Два билета в никогда. Виктория Платова

настолько она всесильна, кьярида[1]. Моя сучья мамахен.

      – Тащиться сюда из Аликанте, через пол-Европы, чтобы застрять в снегу, который я не видела лет… м-мм… Да я вообще его никогда не видела!

      – Теперь у тебя будет возможность познакомиться с ним поближе, – меланхолично ответил Саша. – И со всем остальным тоже… Со всеми остальными.

      – Ну, если бы мне пришлось выбирать, с кем знакомиться поближе… Твои родственнички точно не вошли бы в мой wish-лист.

      – Ты их не знаешь.

      – Зато знаю тебя. И знаю, сколько страданий они тебе принесли… Мьерда де лос кохóнес![2]

      Бросив бесполезный руль (машина вот уже несколько минут не двигалась с места), Саша всем корпусом повернулся к Женьке, взял в ладони ее руку и осторожно поцеловал запястье.

      – Если ты думаешь, что это смягчит меня…

      – Нет? – Он слабо улыбнулся.

      – Да. – Она улыбнулась в ответ еще более слабой вымученной улыбкой. – Скажи, как тебе удается? Разбивать мое сердце раз за разом?

      – Я не нарочно, кьярида.

      – Я знаю.

      Женька отняла руку и коснулась пальцами Сашиного подбородка.

      – Тебе надо побриться.

      – Зачем? Моя сучья мамахен этого все равно не оценит.

      – У меня дурные предчувствия, Алекс. Не нужно нам было ехать…

      – Она прислала приглашение. Впервые за десять лет. Я не мог отказать. Вдруг это что-то да значит?

      – Всё еще хочешь вернуться?

      – Нет. Хочу окончательной ясности.

      Она рассмеялась, но это был горький смех.

      – Ты ведь сам к ней не готов.

      – Я готов.

      – Тогда почему здесь я? Рядом с тобой, в этой чертовой машине, в чертовом снегу? В чертовой России, мьерда!..

      – Потому что я люблю тебя. Ты – самый близкий мой человек. Единственный близкий.

      Женькины пальцы, до сих пор рассеянно бродившие по Сашиному подбородку, переместились на губы:

      – Куидадо, ниньо![3] Кому-то это может не понравиться!

      Теперь засмеялись они оба – и на этот раз смех выглядел легким, освобождающим, словно пропасть, грозившая поглотить их, отодвинулась. И сразу стало возможным подтянуть веревку, воткнуть ледоруб в расщелину между глыбами слежавшегося льда и должным образом закрепиться.

      – Я тут подумала… Наверное, мне лучше представиться испанкой, Алекс.

      Саша с сомнением взглянул на девушку: легкий загар на лице, но не смуглая; русые выгоревшие волосы, серые глаза.

      – И как долго ты думала?

      – Какое-то время. И немного в самолете. А что?

      – Не получится, кьярида.

      – Почему?

      – Масть. Масть не совсем подходит.

      – Я не в масть, да? Не в масть… Всегда. Пора бы привыкнуть.

      Пропасть снова придвинулась, и только что вбитый альпинистский крюк угрожающе заскрипел. Но великодушная Женька снова пришла на помощь Саше. Сама, как это бывало и раньше – тысячу раз в каждом из тысяч дней:

      – Русские

1

Дорогая (исп.).

2

Грёбаные куски дерьма! (исп.)

3

Осторожно, малыш! (исп.)