Алмазный венец Марины Мнишек. Людмила Львовна Горелик

покрупнее, примотал тряпками, стало полегче. Подарок красавицы-полячки за образа положил в своей хибарке. Пошел второй месяц, как у него появилась эта хибарка возле гончарной мастерской. До того он жил с другими подмастерьями в общей комнате, а хибарку купил, когда решил жениться. Федул Маркелыч помог, дал взаймы денег.. А ночью лежал, думал: украшение-то это он Марфушке подарит, невесте своей. Она жила в ученицах в ткацкой мастерской, недалеко. Сирота, как и он. Иван туда уже и сватов посылал, сам Федул Маркелович тогда согласился пойти. Свадьба назначена через неделю.

      К утру волдыри на руках полопались, раны большие образовались на обеих руках, кровоточат. Федул Маркелыч только головой покачал: «Где это ты так? Не царицыны ли хоромы тушил? Сказывают, вчера загоралось, да потушили, слава Богу, быстро… ». Ивашка правду ответил – мол, про царицу не знаю, это, видно, уж после было, а когда я шел, там загоралось у фрейлины ее, так я тушить помогал…

      В городе, как и в посадах, нередко случались пожары, они не очень удивляли. Но все ж гончары вокруг Ивашки собрались, посочувствовали, что обжегся, посмеялись над ним («Кто ж руками тушит?! Надо было веткой сбивать…»). Иван отвечал, что, мол, не было веток рядом, а платье уже загорелось на ней… Федул Маркелыч позволил ему день этот не работать, только песку из подвала притащить для мастеров.

      Тут вскоре и Марфутка прибежала – прослышала, кинулась к нему.

      – Ваня, сказывают, ты на пожаре руки пожег, большие ли раны?

      Осмотрела, лопухи велела выбросить, новые отыскала, обложила раны и чистыми тряпицами перевязала. А он ей в это время про пожар рассказывал – и украшение подаренное из-за иконы достал, показал ей.

      – Это тебе, Марфутка, будет к свадьбе! – так он завершил рассказ.

      У Марфы глаза загорелись: очень она любила, когда он про свадьбу напоминал. И подарок жениха понравился.

      – Нет, – говорит, – Ваня, оно дорогое для меня слишком – медное, кажется! Смотри, какое красивое! А может, золотое?! – оба рассмеялись. Золото-то оно, может, и золото, но самоварное – медь так называют. Однако и то неплохо. Решили, что Марфушке пока будет украшение. На свадьбу наденет, а там посмотрят, что делать.

      – Бери его, это твое. – сказал Ванька. – А после свадьбы, решим – спросим понимающих людей про цену его…

      Ближе к вечеру того же дня случилось неожиданное. Ванька сидел в своей хибарке, репу пареную ел… «Прошлый год неплохой выдался – вишь, до весны хватило репы. Какой-то нынешний будет?» – размышлял. Вдруг дверь резко распахнулась от толчка ногой. В хибарку вошел лях: важный, в усах, жупан с разрезом, сапоги с подковами серебряными. Ванька узнал его – вроде, тот самый, что пошел за ним с пожара. От которого Ваньке вчера убежать удалось.

      Поляк сразу заговорил повелительным тоном, Иван понял, что про украшение: звучало слово «венец», требовал ему отдать, катом называл. Развел обмотанными руками Ванька: мол, нету у меня, пан, а то б отдал… А сам думал, что про Марфутку ни за что не скажет, а то этот вельможа и до нее доберется… . Не сопротивлялся он и когда лях ударил его пару раз палицей, а потом в зубы дал кулаком.