По ту сторону огня. Ева Вишнева

согласно которому на холме не появится капканов, сетей и охотников с ружьями до тех пор, пока те не посягнут на замковых животных.

      Казалось, наша семья не должна была ни в чем знать нужды, но на деле выходило по-другому. Возможно, мы слишком сильно полагались на древнюю кровь и не могли подстроиться под изменившиеся времена, где больше ценились деловая хватка и расчет. Мы продолжали жить, как жили наши предки, не рисковали, выискивая способы преуспеть в торговле, начать какое-нибудь прибыльное дело.

      Между тем замок быстро ветшал, мы то и дело вызывали рабочих, покупали материалы. В свое время на здоровье Вэйны пришлось потратить немало средств, а еще на наших с Лилией учителей. Порой приходилось помогать семьям прислуги – людям, таким, как Илая, которые поколениями работали на нашу семью. Многие могли бы устроиться в другие места, где платили бы больше, но они предпочитали оставаться.

      Из окна своей комнаты я могла наблюдать за жизнью двора: за тем, как прачка развешивает и собирает белье, как дети работников замка играют в резиночку или прятки, как кошки бродят по крышам хозяйственных пристроек, дерутся и милуются. И все же мой взгляд притягивала вовсе не кипучая простая жизнь, а мутное окно страшной северной башни. Почерневшая и накренившаяся, башня высилась над самой древней и самой ветхой частью замка.

      В северной башне жила моя бабушка.

      В молодости бабушка была прекрасна. Я видела портрет в семейной книге – девушку с глазами синими, как море на рассвете, с вьющимися волосами, белыми как снег. Куда там Лилии с ее пшеничными косами, куда там маме с ее зелеными глазами! Бабушка была красивее всех женщин: тех, кто смотрел с портретов семейной книги, и тех, что жили в замке сейчас.

      Боги наделили ее страшным даром. Я приставала к Илае с расспросами, но нянюшка отмалчивалась. И все же иногда в ее взгляде проскальзывала тоска по прошлому, а с губ срывалось: «Ох, как скучаю я по прежней хозяйке!» Она принималась рассказывать. Правда, ее истории больше походили на сказки, чем на воспоминания о реальном человеке. «Она смотрела долго-долго, не моргала, не отводила взгляда. А он менялся в лице, становился белый как мел и падал к ее ногам. Готов был сделать все, что она скажет».

      Однажды Илая обмолвилась: бабушкин дар сперва помогал, а потом стал разрушать. Его было слишком много, и те, кто находился рядом, чахли, усыхали, часто болели.

      – Как она, бедная, гнала от себя Карла, вашего деда, запиралась в чулане, подальше от любопытных глаз, и плакала. А Карл шел ко мне, угощал конфетами – я тогда еще совсем молоденькой была. Умолял отвести его к вашей бабушке, и мне так жалко было, так грустно. Я вела его к чулану, и они разговаривали через дверь, а я пряталась за углом и слушала.

      – О чем же они говорили?

      Илая качала головой:

      – Не помню, милая, столько лет уж прошло.

      Но по глазам ее я понимала: няня не забыла ни слова.

      Из рассказов Илаи я узнала, что дедушка раздобыл в столице сдерживающие и защитные амулеты. Их