По ту сторону огня. Ева Вишнева

делать, звать родителей? Потеряю время. Сестра может упасть с кровати или начнет задыхаться, как случилось в прошлый раз, во время болезни. Но тогда доктор был рядом, а теперь…

      Я прижала Вэйну к себе, набрала в грудь воздуха.

      – Чувствуешь, как я дышу? Повторяй за мной, милая. Давай. Вдох, выдох, вдох…

      Сестра дернулась, всхлипнула, и – о, счастье! – задышала. Подняла на меня глаза – в темноте радужки светились зеленью. Словно кошачьи…

      Значит, это вовсе не приступ. Сейчас Вэйна видела будущее. Вспышками, приступами, ночными кошмарами или приятными снами – видения всегда приходили по-разному.

      Секунды капали. Сестра сидела неподвижно, затем зашарила руками по постели. Я подхватила Вэйну, посадила за письменный стол, положила чистый лист и карандаш. Вэйна потянулась к нему левой рукой. Ей сестра обычно рисовала правду. Прижавшиеся к стене пузатые бочки на заднем дворе, подгнившие, поросшие мхом и мелкими цветами. Натруженные руки отца, латающие собачью будку или пропускающие рыжую шерсть сквозь пальцы. Развалившуюся на ступенях тощую кошку с разодранным ухом. Наш замок с трещинами и облетевшим орнаментом под окнами, со всеми башнями, включая самую страшную, северную.

      Все сбывалось: на старой бочке распускались белые звездочки, будка стала протекать, кошка ввязалась в драку, не сумев поделить рыбу с ободранными товарками, а цветок, украшавший мое окно, осыпался.

      Правой рукой Вэйна рисовала ложь. Точнее, лубочные картинки: сказочные пейзажи и здания, людей в великолепных одеждах, юные лица родителей и друзей.

      Кажется, сестра научилась разбираться в карандашах раньше, чем сделала первый шаг, а рисовать – задолго до того, как мы смогли побеседовать друг с другом. Рисунки стали нашим языком. Мы упорно ждали от Вэйны слов, не подозревая, что ее мир безмолвный. После одного из ранних видений сестра стала изображать руки, сложенные лодочкой или сжатые в кулаки с большим пальцем наружу, поднятые на уровень лица или касающиеся груди. Со временем мы поняли, что это значит. И выучили второй язык, жестовый.

      Вэйна росла умной девочкой, все схватывала на лету: словно стараясь поскорее стереть границу между нами, она быстро освоила письмо, часами наблюдая за тем, как мы с Лилией пишем дневники или заполняем тетради. Со временем она научилась разбирать по губам некоторые слова, но все равно не могла сама их повторить.

      В комнате Вэйны не было ничего постоянного: предметы меняли цвета, картинки на стенах, спинке кровати, дверцах шкафа исчезали и появлялись снова, дополнялись деталями, сползали на пол. На бельевых веревках, протянутых под потолком, висели рубашки и платья, на разрисованных спинах, манжетах и воротниках сохла краска.

      Мы любили Вэйну и боялись за нее: девочка была слаба, часто простужалась, иногда ни с того ни с сего начинала задыхаться. Слава богам, такие приступы длились недолго.

      Карандаш выпал из левой руки Вэйны, покатился по полу. Я подняла его, положила перед сестрой, но она уже закончила рисунок. Зевнула, потерла кулачком заспанные глаза.

      – Ну-ка