ТЫ ЕСТЬ. Данир Дая

прокручивала в голове пройденные тропы, буксуя на них, вкапываясь всё глубже в глиняную массу. Последней надеждой был неизвестный город, в котором Рената не была даже мимолётом.

      Город, где никто не знает её историю, никто не сможет относиться к ней предвзято или жалеть, не будет очевидцами рождения нового человека, а увидит кого-то неизвестного, наверняка со своей историей, о которой необязательно знать.

      Отец не противился решению дочери, хоть просто замалчивал, как замалчивал и своё горе. Как замалчивал то, что боится за единственного родного человека, но не знает, как ему помочь, кроме как дать время на то, чтобы понять, чего Рената сама хочет.

      Проскальзывали знаки, светофоры, фасады. Проскальзывали люди, спрятанные под зонтами. Проскальзывал родной город, что знаком и предсказуем в какой-то степени, где ты знаешь своё расписание заранее. Но это расписание уже даётся с трудом. Даётся с трудом любое действие, которое ты мог делать с улыбкой. Пару месяцев Рената и не помнила про расписание жизни в целом, ведь всего-навсего подняться в туалет чувствовалось невыполнимой задачей, уж не стоит говорить про душ или приём пищи.

      В этом ей помогал Виктор, что самолично консультировался с психологом, ведь Рената отказывалась от помощи специалиста. Отказывалась мычанием. Лежала в кровати без плача и разговоров, спустившись в самую глубь себя, становясь частью интерьера. Лежала, закрытая в себе, с самыми элементарными способами коммуникаций.

      Отец всегда сидел рядом с ней, делегируя свои обязанности по бизнесу, следя за дочерью, чтобы она, решив что-то в своей голове, не сделала шаг в бездну. Сидел и пробовал многое: рассуждал, вспоминал моменты воспитания дочери и даже сам однажды всплакнул.

      Эти разговоры немного растормошили Ренату, после чего он оставлял её с самой собой, чтобы, как советовал психолог, у неё произошёл личностный рост. Позже Рената сама встала на приготовленный отцом ужин, а не клевала его с тарелки, оставленный у изголовья в комнате. Тогда и возникла идея переезда.

      – Знаешь, – неспособный посмотреть на дочь Виктор сосредоточился на дороге, – я мало чем могу помочь. У нас разная с тобой жизнь. Ведь я остался один с тобой, пообещал тебе горы свернуть, как только увидел твою улыбку.

      – Знаю, пап.

      – Я хотел сказать, что я принял для себя выбор и ни разу не пожалел. Я хочу, чтобы тоже не жалела о своём выборе.

      Виктор затормозил на красном свете, впился в руль, пытаясь вытянуть из себя нужные формулировки, правильные аллегории, чтобы не навредить без этого раненной Ренате.

      – Жизнь по-разному ставит тебя в тупик, и ты по-разному выбираешь приоритеты. Жизнь ведь – это поезд. Ты садишься в вагон с неизвестными тебе людьми, узнаешь их, проникаешься ими. И каждый выходит на нужной ему станции. А ты оставляешь их там, прощаешься и едешь дальше, до своей.

      Наконец Виктор решился взглянуть на дочь, которая грустно улыбалась ему, вникая в слова, которые пытается донести тот.

      – Некоторых больно оставлять. Некоторые остаются не по своей воле. Вышли