Амалин век. Иосиф Антонович Циммерманн

пруда, выломали два прута, которые соединили между собой несколькими женскими платками. Один прут воткнули в землю, а другим по радиусу натянутых платков вывели края правильного круга.

      Архимед был бы в восторге от получившейся геометрической фигуры. А вот Калима осталась недовольна результатом. Круг оказался пригоден разве что для маленькой детской юрты, если бы такие вообще существовали.

      Без всякого циркуля она сама начертила прутом (хоть это пригодилось) восьмиметровый в диаметре круг.

      Немки зааплодировали ей, но вместо ожидаемого ликования и гордости лицо Калимы вдруг передернуло ужасом, и она, пробираясь сквозь толпу, на ходу давясь бранью, ринулась к арбе. Казашка орала, как будто ее резали тупыми ножами.

      – Ой, какбас жынды! – в гневе плевалась старушка в сторону женщин, обзывая их на своем языке сумасшедшими.

      Не понимая смысла, Амалия и так догадалась, что ее бедовые подруги снова что-то там натворили.

      – Ну что опять не так? – подбежав к казашке и демонстративно подперев руки в бока недовольно и вызывающе проорала старшая из всех немок Фрида.

      – Потому что у тебя ни рога на башка, ни ума в голова, – не уступала ей Калима и тоже подперла бока руками, – думать надо, когда делать. Зачем все с арба на земель свалил?

      И правда, на железнодорожной станции юрту погрузили, руководствуясь веками проверенным принципом. То, что в последнюю очередь шло на сборку – грузилось первым. Необходимое в первую очередь – лежало сверху. Немки же, проявив излишнюю инициативу, успели как попало разгрузить арбу. Каркас юрты оказался на самом низу заваленным сверху тяжелыми кошмами.

      – Фашист проклятый! – проклиная все и вся, Калима пыталась разобрать эту кучу.

      И тут начался ор. Возмущенные немки наперебой кинулись орать на казашку. Не столько ее оскорбительные слова, а скорее безысходность ситуации: арест беременных женщин и депортация в скотских вагонах, переживание за судьбы родившихся детей и тревога за жизни мужей на фронте и родственников, высланных неизвестно куда – все, что так тяготило их в последнее время, – все это вдруг слилось воедино и лавиной прорвалось наружу.

      Очень быстро женщины сцепились уже и между собой. Украинские немки снова набросились с обвинениями на поволжских. Еще бы миг и в ход могли пойти кулаки и острые женские ногти.

      – Halt die Klappe! – на немецком, перекричав стоящий гам, потребовала всем замолчать Амалия.

      Как ни странно, но толпа повиновалась, и женщины повернули свои головы в ее сторону.

      – А ты что здесь раскомандовалась? – в наступившей было тишине вдруг сзади раздался голос Ирмы.

      Женский гвалт, видимо, был услышан даже в чабанской мазанке и заставил ее прибежать сюда.

      Амалия обернулась и не поверила своим глазам. В руках у Ирмы сейчас был именно ее Коленька.

      – Дай сюда! – грубо и почти машинально протянула руки к сыну Амалия.

      – Он слишком нервный, – пояснила Ирма.

      – Ты за своими лучше следи! – вспылила Амалия.

      В