В петле из колец. Илья Бухарин

обескураживает взведенных людей. Когда угасает агрессия, гнев пытается компенсировать ее желчью, чтобы вновь разжечь огонь и совершить что-то неладное.

      – Оклахома-херахома. Ты сейчас здесь, а телевизор ты разбил, боец обосранного ринга? А?

      – Нет, сэр, телевизор сломался без меня.

      Не зная, что сказать и не имея никаких доводов в пользу своей агрессии, кроме голого расизма, Эрни пригляделся и взорвался от смеха, старательно выжимая его из себя. Он стал неестественно громко хохотать, нагибаясь вниз, чтобы отдышаться, и прервать смех еле пробивающимися сквозь него фразами:

      – Святая дева Мария и все еврейские небожители с Пятой авеню, я ж тебя при свете не видел. Посмотри на себя, у тебя ж чистые только белки на глазах.

      Эрни смеялся, то смотря в пол, то снова переключаясь на Ронни и оглядывая его сверху донизу, чтобы тот не ушел и успел вкусить всю желчь, что Эрни собирался из себя выжать. Ронни не уходил, зная, что старик все еще находился возле кучи заряженного оружия. Через минуту после того, как Эрни просмеялся, Ронни решился и спросил:

      – Сэр, я пойду закончу подключать телевизор? У вас очень сложно с электричеством в доме.

      Эрни не знал, что ответить и в приступе желчного смеха отмахнулся, чтобы тот ушел:

      – Не засри мне там все.

      Такие фразы обычно подаются вдогонку, как плевок в спину, и в данном случае она была вдвойне издевательской, учитывая состояние дома Эрни. Мелинда прокричала с кухни:

      – Пап, отстань от него, он здесь впервые, Джей захотел. Ронни не слушал мои указания и поплатился за это, ну и мы все, можно сказать. Мы застряли раз восемьсот.

      – А как ты думаешь, Мелли, на кой хрен только ты знаешь, как правильно сюда ехать? Почему гребаным астронавтам понадобилось сто лет, чтобы добраться до Луны? Хочешь, скажу?

      Эрни шел в сторону кухни. Он говорил, делая паузы после каждого слова, проговаривая все с максимальной четкостью и поглядывая в сторону комнаты с телевизором и Ронни.

      – А все потому, что ни на Луне, ни здесь больше никого, блядь, не ждут! Простите мне слово «Луна».

      Эрни подошел к Мелли, увидел ее при свете из окна и начал причитать снова:

      – Посмотри на себя, ты тоже вся чумазая! Еще пару мазков грязи и можешь отращивать афро и мчаться в забегаловку Синего Джека петь джаз.

      – Джек давно умер, папа.

      Летнее зеленое платье Мелинды было все в грязи, часть попала на ее рыжие волосы, превратив их в подобие красной аризонской глины, а брызги грязи на фарфоровой коже смотрелись как не совсем здоровые веснушки или родовые пятна, которые хотелось потрогать, но было страшно, что это заразно.

      Эрни очень громко промолчал, бросив в Мелинду взгляд, говоривший: «Я все знаю».

      – Иди умойся во дворе и возьми что-нибудь из шкафа матери. Ходишь тут, как из окопа под Эльзасом.

      Мелинда улыбнулась и протараторила, как солдат:

      – Закончу здесь и все сделаю, сэр. Так точно, сэр.

      Эрни выдохнул,