Братья и сестры. Тетралогия. Федор Абрамов

терпела-терпела, но однажды не выдержала.

      – Да когда же ты оставишь меня, окаянный? – разревелась она. – Хожу как прокаженная – все люди шарахаются… Что я тебе – жена, что ли?

      В тот же вечер Ваня нагрянул со сватами. Отец Анки, чернявый крепыш, с уважением посмотрел на саженные плечища жениха, на его высокую, колоколом выпирающую грудь и дал понять дочери, что согласен.

      – И что ты, батюшко, – взмолилась она слезно, – чтобы я да за такого лешего… Да он, пьяница, в первый же день меня пропьет!

      – С этого дня капли в рот не возьму! – глухо сказал Ваня.

      – И слышать не хочу! – не унималась Анка. – Да разве я пара ему, батюшко? Лучше уж на свете не жить, чем за такого…

      Отец беспомощно развел руками:

      – Ну, парень, не взыщи. Люб ты мне, а неволить девку не хочу – одна она у меня.

      Ваня, красный от стыда, кинулся из избы, но у порога остановился и, повернувшись к Анке, упрямо бросил:

      – Зарубил дерево – все равно срублю!

      В ту же ночь он исчез из Пекашина. Проходил месяц, другой – Ванину избушку уже и снегом до окон замело, а о самом Ване – ни слуху ни духу.

      И вдруг он объявился. Раз весной Анка получила по почте пакет. В пакете была одна газета. Анка, ничего не понимая, развернула ее. С первой страницы «Правды Севера» на нее глянуло знакомое лицо. Она прочитала под портретом: «Лучший сплавщик Усть-Пинежской запани тов. Пряслин».

      – Вот еще чем решил купить, – фыркнула Анка и разорвала газету.

      Вскоре вернулся и сам Ваня. На пекашинский берег он сошел в новом нарядном костюме, с гармонью. И тут новость, как гром, поразила его: Анка выходит замуж.

      Ваня – на Слуду, но там уже все было кончено. Со двора Анкиного отца разъезжались последние гости.

      – Эх ты, недотепа! – встретил его подгулявший на свадьбе отец. – А еще говорил: «Зарубил дерево – срублю». Пропили Анку – только что увезли в Выдрино. А ведь она тебя, дурака, вспоминала.

      Ваня скрипнул зубами, застонал. Со двора выезжал последний тарантас. Он подбежал к тарантасу, выбросил из него обалдевших сватов, вскочил на козлы – и в погоню.

      Что произошло дальше, толком не знали: об этом не любили вспоминать ни жених, ни его родня. Но на другой день рано утром Ваня-сила, весь в синяках и ссадинах, в разорванном пиджаке, лихо подкатил к своей избе и осторожно высадил из тарантаса маленькую смуглявую женчонку, голова которой едва доставала ему до подмышек.

      – Вот дак пара – баран да яра… – подивились пекашинцы.

      Дружно зажили молодожены. В положенный срок Анка родила сына, потом детишки пошли как грибы.

      Ваня души не чаял в своей Анке, баловал как мог. Бывало, возвращаются с домашнего покоса – у Анки на руках годовалый Мишка, – Ваня подхватит обоих на руки да так со смехом и втащит без передышки в крутую пекашинскую гору.

      – Сидит, как куколка… – с завистью скажет какая-нибудь баба.

      Так с этим безобидным прозвищем и вошла в пекашинский мир жена Вани-силы.

      Когда Анна переступила порог избы,