Последний выстрел Солтмурада. Александр Никонов

на него чувство великого одиночества и безысходности. Где-то там, далеко-далеко, словно на другой планете, вспыхивали всполохи от взрывов, крестили черное небо разноцветные трассеры да взмывали вверх осветительные ракеты, словно соревнуясь в яркости с луной. Они напоминали Солтмураду, что где-то еще живут люди, и у них есть родные, которые работают, учатся, веселятся далеко от войны и не знают горя и страданий. И только у него не осталось на этом свете никого и ничего, кроме этих прекрасных и суровых гор, родового селения и неистребимой жажды мщения. И словно кто мог его услышать, Солтмурад вслух сказал:

      – Клянусь, я буду уничтожать этих неверных, пока в жилах моих течет кровь, пока в моем теле будет оставаться хоть капля жизни! И пусть эти горы и Аллах будут свидетелями моей клятвы!

      4

      …Раздумья Солтмурада прервал вбежавший в подвал ополченец, который закричал:

      – Командир, русские пошли в наступление, садят из минометов и пушек, а на окраине появились танки! Что делать будем?

      – Иди, – устало сказал Солтмурад, – я сейчас буду.

      Со дня гибели своих родных Солтмурад сильно изменился. Обычно сдержанный, рассудительный, осторожный и даже мягкий, он превратился в безжалостного, хитрого и коварного врага федеральных войск. Все ополченцы отряда удивлялись, когда же он спит – Солтмурад охотился за человеческой дичью днем и ночью, в любую погоду. Так охотится волчица, у которой охотники отобрали щенков.

      Первого своего «крестника», как называл Солтмурад своих жертв по кресту на прицеле, он подстерег уже на следующий день после похорон своей семьи. Сначала он пошел к командиру ополченцев и попросил вернуть ему винтовку. Командир пытливо взглянул в его глаза и спросил:

      – Как ты, Солтмурад?

      – Я в порядке, теперь у меня есть цель в жизни.

      Слово «цель» он произнес так, что не оставалось сомнений, какие цели он имеет в виду.

      – Винтовку я тебе отдам, Солтмурад, – ответил командир, – но только прошу – береги себя, ведь у тебя есть еще и сын.

      Солтмурад и не забывал о сыне, но тот сейчас был где-то далеко, на пылающих просторах Чечни. После своего прихода домой сын не мог усидеть под родительскими крылышками и недели. Все эти дни он ходил хмурым и задумчивым, словно решал теорему Ферма, а потом собрался за один час, и уже не отпрашивался у родителей, а просто сказал:

      – Отец, мама, я не могу больше сидеть дома…

      Позиции, где стояли федералы, сверху были видны, как вши на белой скатерти. У палаток и дощатых строений букашками ползали «броня» и автомашины, солдатики постоянно куда-то бегали и что-то разгружали. Отдельно, под навесом, стояли две полевые кухни и палатка с красным крестом. В наспех вырытых окопах по периметру лагеря сидели несколько групп охраны. Занимались они больше тем, что курили, слушали музыку по плейеру, чему-то постоянно смеялись и играли в карты. Солтмурад заметил, что ствол одного крупнокалиберника направлен в его