В Скале. Сергей Викторович Мальцев

из гарнизона в гарнизон, оставляя в каждой служебной квартире не только частицу самого себя, но и конкретные осязаемые вещи. Кто хоть раз в жизни грузил контейнер домашним скарбом, тот меня поймёт, какое искушение бывает оставить половину неуместившихся вещей, только бы ещё раз не перекладывать весь контейнер. Сколько полезных и нужных предметов пришлось оставить благодарным друзьям, а сколько было просто потеряно в суматохе? Но по какой-то непонятной причине Книга не терялась, не дарилась. И вот последний переезд, закончилась моя служба, и наконец-то я распаковываю содержимое положенного мне пятитонного контейнера на последней, как мне кажется, остановке моего жизненного пути.

      Родной город, куда я вернулся двумя неделями ранее, встретил меня крепким сибирским морозом и восторженными воплями Федьки, моего старого школьного друга, с которыми я виделся только в отпусках, да когда отлёживался дома у родителей после госпиталя. Федька, или как его называют теперь – Федор Михайлович, депутат областной Думы, известный предприниматель и меценат, подсобил мне решить кое-какие бытовые вопросы, и вот мы лазаем среди коробок и ящиков с моим нехитрым скарбом

      – Как говорится, всё, что нажито непосильным трудом, – шутил Федя.

      – Вот именно!

      В коробке с книгами ему на глаза попалась… понятно, что.

      – Интересно, хоть я и не библиофил, но это явно не «Учпедгиз», – Федя взял книгу и начал листать. Тут из неё выпал тот самый листок на немецком, и мне пришла в голову идея:

      – Федя, ты как с языком Гёте и Канта?

      – Обижаешь,

      Федя вообще-то чистокровный немец, его предков сослали в наши края в сорок первом из Поволжья, они осели здесь, деревню в тайге построили, естественно местные Берлинкой прозвали. Работяги немцы толковые, потом их колхоз в передовые вышел, даже герои социалистического труда есть. Но после войны женились только на своих – к немцам тогда понятно, как относились.

      –Теперь каждое лето к родне в Баварию езжу, вроде понимают.

      – Сможешь перевести?

      – Почему нет? Завтра сделаю.

      До полуночи мы возились с коробками, потом выпили немного пива, больше пил я – Федька был за рулём и, хоть он и депутат, но…бережёного, как говорится, кто только не бережёт. Расстались мы где-то в час ночи, а уже в шесть утра длинный звонок в дверь поднял меня на ноги. У вчерашнего помощника были красные глаза невыспавшегося человека, и он был чем-то сильно взволнован.

      – Заходи. Что с тобой? – спросил я, зевая.

      – Скажи, что это был прикол, как говорит мой сын, – услышал в ответ я нечто невразумительное.

      – Скажу, «это был прикол». А в чём прикол то?

      Депутат внимательно посмотрел на меня, – значит не прикол…– Это письмо, оно настоящее?

      – В каком смысле?

      («Что-то мне стало тоже тревожно»).

      – В том смысле, что оно не могло быть написано. Точнее, написанного в нём быть не могло. Нет, дай собраться. В этом письме НЕТ ТОГО, ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ!

      – Как