Чего хочет женщина. Татьяна Полякова

думаешь, она с тобой спит так просто? Деньги ей нужны. Шлюха она, шлюха, сука бессовестная. Ты посмотри на нее, вон развалилась, кошка блудливая, подходи и бери кто хочешь, только деньги плати.

      – Замолчи! – Димка пятнами пошел, глаза горят, а Аркашка рядом с ним пританцовывает.

      – Сынок, облапошит она тебя, помяни мое слово. Да если б я знал, что у вас по-хорошему, да разве ж я… Ты ведь мне сын и всего на свете дороже. Только ее-то я знаю как облупленную. Погубит она тебя.

      – Уйди, отец, – стиснув зубы, сказал Димка. – Прошу, уйди.

      И тут Аркашка-стервец номер выкинул: взял и заплакал. Слезы по его глупому лицу покатились, а он жалобно так заговорил:

      – Дима, сынок, на что она тебе! Ты молодой, у тебя все впереди, будут у тебя еще бабы, а мне, может, и осталось совсем ничего. Одна у меня радость в жизни, вот эта сучка. Прикипел я к ней.

      Hа Димку смотреть стало страшно. Грудь ходуном заходила, глаза больные, бросился бежать вон из комнаты, схватил куртку, хлопнул дверью.

      – Сукин ты сын, – сказала я Аркаше. – Родного сына в дураках оставил. Мастер. Что-то тошно мне с вами, пойду в ванную, а вы выметайтесь.

      Пошла мимо Лома, он на меня глаза пялил вовсю, а морда довольная.

      – Что, Ломик, – сказала я ласково, напирая на него грудью. – Твоя работа?

      Он облизнулся, а Аркаша заорал:

      – Уйди отсюда, уйди, пока не убил.

      Следовало найти во что бы то ни стало Димку. А он исчез. Раз пять домой звонила, трубочку маменька брала: «Димы нет». С утра возле их дома в машине сидела, из автомата звонить бегала. Из дома он не выходил, и дома его, по словам матери, нет. Ясное дело, врет. Плюнула на все и пошла к нему. Маменька дверь открыла, увидела меня и глаза вытаращила:

      – Ах ты, бесстыжая!

      Я сделала шаг и рявкнула во весь голос:

      – Димка где?

      – Hет его, уехал.

      – Врешь. Дома он.

      – Уходи немедленно, милицию вызову.

      – Вызывай. Hе уйду, пока Димку не увижу.

      Тут он и появился. Видок у него как с перепоя, глаза больные, лицо бледное.

      – Идем, – сказала я и к выходу, он за мной, а маменька за ним.

      – Дима, не ходи с ней, – закричала.

      – Мама, успокойся, я сейчас, – ответил он.

      Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал; спустились мы на один пролет, у окна встали. Родительница все ж таки выскочила.

      – Мама, – попросил Димка, – не надо весь подъезд по тревоге поднимать. Я сейчас.

      Дверь она закрыла неплотно, подслушивала, язва. Мне, впрочем, на это было наплевать.

      – Дима, – заплакала я, – не бросай меня, пожалуйста.

      Он отвернулся.

      – Тебе обязательно надо было себя шлюхой выставлять?

      – А что мне делать? В ногах у родителя твоего валяться? Hе дождется.

      – Грязно все это, – сказал он, поморщившись, а я дернулась, точно меня ударили.

      – Я тебя не обманывала. Ты знал с самого начала.

      – Знал, только не про отца.

      А у меня мысли путались. Hадо было что-то сказать, убедить его, заставить со мной поехать, а я только смотрела на него во все