Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа. Алим Тыналин

попал в спину злоумышленника, в темноте было плохо видно. Протяжно застонав, мой торопливый противник навалился на шею коня, проехал еще немного и мешком свалился на землю.

      Почти в то же время в стороне опять раздался выстрел, потом еще и еще. Вспышки выстрелов мигали в темноте с разных сторон. Да, у Бабахи разыгрались там нешуточные страсти. Надеюсь, он уцелел и все-таки увидит прекрасное небо Парижа. Если они убили его, я догоню каждого и лично пристрелю, а то и прирежу собственными руками.

      Но нет, мой монументальный помощник в помощи не нуждался, великолепно справившись со всей тройкой негодяев. Когда я подъехал ближе, оказалось, что он застрелил одного, а затем заколол пикой другого. И это несмотря на то, что они стреляли в него почти в упор.

      Сейчас злоумышленники лежали на земле темными бесформенными кучами и возле каждого, опустив голову уныло стоял конь.

      – А где последний? – спросил я, оглядевшись и не обнаружив третьего тела. – Неужели ушел?

      – Аха, – ответил Бабаха, перезаряжая пистолет. – Верткий оказался, щучий сын. Не попал я в него, зато он чуть мне голову пулей не снес.

      – Эх, было бы время, догнали и пристрелили бы на месте, – кровожадно сказал я. – Жаль, ехать надо. Давай, глянем, что там у них и поедем дальше.

      Наши противники оказались не только плохими стрелками, но и никудышными грабителями. Из награбленного у них был только кошель с серебряными и медными монетами да пара колечек с драгоценными камешками. Прямо скажем, не густо.

      Но что поделать, с паршивой овцы хотя бы шерсти на шапочку собрать. Мы подобрали оружие и взяли с собой лошадей, не оставлять же их в чистом поле. Теперь с трофейными ездовыми животными у нас у каждого оказалось по три лошади, целый табун.

      – А это что такое, вашблагородь? – спросил Бабаха, вытащив из-за пазухи одного из разбойников пачку бумаг, перевязанных крест-накрест. – Никак, письма какие?

      – Ладно, возьми, может чего полезное найдем, – сказал я. – Завтра при свете дня покажешь.

      Смирный застоялся на месте и нетерпеливо звал нас дальше в поход, рисуясь перед захваченными кобылками. Мы кинули на распростертые на земле тела последний взгляд и поехали дальше.

      Всю ночь я бдительно напрягал зрение и слух, опасаясь повторения налета, но все было спокойно. Бабаха мирно дремал в седле и даже умудрялся иногда всхрапнуть. Под утро я тоже чуток поспал, но вскоре проснулся, потому что никак не мог приучить себя расслабляться в седле.

      За ночь мы проехали лес, потом снова выехали на луга и даже перебрались через речку. Местами дорога вела в нужном направлении, а иногда круто сворачивала в сторону. В конце концов я решил, что ехать по капризному извилистому пути будет слишком долго и мы поскакали напрямик через равнины.

      Утром мы остановились перекусить и немного отдохнуть. Я заснул под неумолчные разглагольствования Бабахи о красотах Парижа и когда проснулся, то услышал от него то же самое. Поскольку я проспал дольше запланированного, то завтракать нам пришлось