Божественный танец «Эсмеральды». Валерий Радомский

Вопрос «А как быть с этим?!» брат, наверное, считал с моего лица как киношные титры и уже его руки засуетились в радости и беспокойстве одновременно. Подумалось, что Николай, видно, так и не перерос в себе пацана, что курит и боится, что заругают взрослые – окурок сигареты он по-прежнему прятал под ладонью, выдыхая из себя дым осторожными порциями. Было забавно наблюдать за ним таким, но смешного в этом я не усматривал. Наоборот, его нелепые ужимки, в поседевшем взрослом, тяготили его самого.

      Снова зашли в дом. Узенькая дорожка по земляному полу подвела нас к кровати у стены, слева, и упёрлась в стол под окном, а справа, тоже у стены, была ещё одна кровать. Я с трудом представлял себя, лежащим на ней, и разочарованно вздыхал. Последний раз здесь мели веником, снимали гардину, чтобы её простирать, протирали примитивный, из досок, стол во времена прежних хозяев. Зато, когда их не стало и домик продался, Николай с Марией по-хозяйски сносили сюда то, что и выбросить жалко, и представляло собой пусть и копеечную, да всё же стоимость. И всего этого они натаскали чуть ли не под самый потолок, прочерченный тремя толстенными деревянными балками в почерневшей паутине.

      Смущённый я ещё крутил по сторонам головой, не решаясь на какие-либо действия подселения, как ко мне просунулась Мария, на чём свет ругая Николая. Она, не видя, куда бы положить чистое постельное, что принесла, сунула его мне в руки, при этом локтем зацепила мою вещевую сумку, а я её так и не снял с плеча, и словно экстрасенс словесно набросилась на мужа: мол, только посмей выпить – «…Уб'ю!»

      Развалившись на своей койке, Николай блаженно посмеивался, пока его жена, жарко дыша и нервно поправляя платок на голове, перестилала мне постель. Как только она, скрюченная ещё и настроением, ушла с тряпьём подмышкой, он тут же вскочил на ноги. Всем своим видом, одержимого желанием и решительностью, он «скаженными» глазами затребовал, чтобы я отдал ему бутылку водки, а заполучив её от меня, лихо скрутил на ней колпачок и влил в себя ровно столько, сколько отмерял на бутылке безымянный палец. Я и глазом не успел моргнуть – «половини „Козацької“ як і не було у пляшці»!

      Колбасу «Краковская», колечко в моих руках, он лишь понюхал, блаженно, опять же, хлопая тем, что осталось от ресниц, и засовывая руку под стол. Как оказалось, за очередным окурком сигареты. Курил, как и за углом, пряча «бычок» под широкой ладонью, пугливо разгоняя табачный дым и удерживая под прицелом суетливого взгляда окно. Вскоре ушёл.

      До позднего вечера – уже видны были большие звёзды – я, усевшись под домиком, ждал компании брата. До этого времени он не покидал двор, но видел я его лишь тогда, когда он появлялся, откуда-то выйдя, взъерошенный и распаренный повседневными трудами. И снова надолго исчезал в хозяйственных постройках, заменяя себя или механическими звуками чего-то функционирующего от электричества, или от сжигания бензина, или с огорода прилетало его хрипящее негодование чем-то.

      На меня