Неоправданная жестокость. Кира Светлицкая

родине, являлся шпионом и человеком антисоветских убеждений», – вот, что писалось в моем протоколе. Это убивало меня изнутри. Все мои высокие цели, все стремления рухнули, как карточный дом! Я мечтал изучить растения, искоренить их болезни и избавить людей от голода навсегда. Я до сих пор помню то неверие, то тяжелое ожидание, ту призрачную надежду спастись от этого ужасного решения суда. И я спасся, но не так, как хотел бы. Приговор был изменен на двадцать лет тюремного заключения, из которых я смог прожить лишь три года. Три адских года… Были запрещены прогулки, передачи, у меня и мыло-то не было!.. Уже тогда шла война, еды было катастрофически мало, я голодал. Еще и подхватил воспаление легких! Так я умер. И знаешь, мой друг, умирать совсем не больно, но жить…

      Эти слова прозвучали жутко, по спине пробежал холодок. Почему-то я так искренно поверил в то, что разговариваю с Вавиловым. Но он мертв. Пока я разбирался в собственных мыслях, старик обратился ко мне.

      – Не знаешь ли ты, что теперь с моей коллекцией семян? Надеюсь, она послужила добрую службу и накормила хоть кого-нибудь во время войны.

      – Знаю! О, еще как знаю! Это любимая присказка нашей преподавательницы, когда слишком много человек из аудитории выходят в туалет или еще куда-то, она всегда ее рассказывает, но в ее правдивости я ни на секунду не сомневаюсь. Ваша коллекция во время войны находилась в вашем институте в Царском Селе, работники отказывались рассматривать запасы злаков, как еду и сохранили крупнейшую в мире коллекцию, несмотря на перебои электричества и отсутствие отопления. После этого наша преподавательница обычно добавляет: «А вы не можете просидеть без воды и туалета даже часу!» – я улыбнулся глупым воспоминаниям.

      – Какое счастье… – сказал Вавилов и лег прямо в пшеницу.

      Я хотел встать, но смог только открыть глаза. Прежде, чем осознать, где я, в голове пронеслась страшная мысль: «Человек мечтал накормить весь мир, а сам умер от голода…» Я ясно увидел собственный рабочий стол, за которым столь успешно заснул. Всюду лежали бумаги, а в голове лишь Вавилов, Вавилов и только Вавилов…

      Ханахаки

      Любовь – это самое лучшее и самое худшее, что есть в мире.

      Жоржи Амаду

      I

      – Это произошло снова. Уже семь дней к ряду я испытываю эти невероятные муки, которые с каждым разом все сильнее, – раковина в уборной была запачкана кровью. Темно-красные пятна ужасно выделялись на фоне белого мрамора. Грудь мужчины будто горела изнутри. Новый приступ. Кашель. Кровь и… лепестки? Лоб покрылся испариной, он вновь погрузился в размышления. – Невыносимо. Опять они! Сначала их не было, но теперь эти лепестки появляются вновь и вновь. Как такое только возможно?!