Избранные сочинения в пяти томах. Том 1. Григорий Канович

и больно.

      – Слышишь? – сказал я деду.

      – Что?

      – Идет.

      – Кто идет? – Старик все забыл.

      – Бабушка.

      Дед встрепенулся, встал со скамейки, подошел поближе к надгробию, облизал бескровные губы и издал странный, похожий на птичий крик, звук, заменивший и вздох, и стон, и рыдание. Он молча стоял над могилой, и во всем его облике – в высохшем, заросшем не щетиной, а как бы сосновыми иглами лице, в поношенном, затхлом пальто, в потускневших, соскучившихся по лужам галошах – не было ни печали, ни горя, а только сожаление о чем-то несбывшемся и безвозвратно ушедшем. Он словно прирос к маленькому клочку земли, как растрепанный куст малины или орешины, на которой не осталось ни одной завязи.

      Дед что-то шептал. Он, видно, прощался с бабушкой, просил у нее прощения за то, что вовремя не умер и не лег рядом, как ложился изо дня в день без малого пятьдесят лет. Старик конечно же ничего не сказал ей про богадельню, потому что бабушка и вовсе перестала бы его уважать – не место в богадельне мастеру, даже если он и часовщик.

      – Поговорили? – спросил я.

      – Поговорили, – сказал дед. – Она со мной согласна.

      – В чем?

      – Ты должен поступить к Пакельчику. – Дед похлопал меня по плечу и улыбнулся.

      Над кладбищем ликовали птицы.

      – Я хочу быть не часовщиком, а птицей, – сказал я.

      – Ты, Даниил, сумасшедший. Первый сумасшедший в нашем роду, – беззлобно ответил дед.

      – Почему бы Господу не превратить всех стариков в птиц? Зачем Он отнимает у вас глаза и уши? Будь я Господь Бог, я превратил бы тебя, дед, в голубя, например.

      – В голубя? – Слова мои польстили старику. От удовольствия он даже крякнул.

      – Жил бы ты, дед, на крыше синагоги или под куполом костела, летал бы над местечком и никогда не попал бы в богадельню.

      – Разве клюв ястреба лучше богадельни?

      – Ты же, дед, мастер. Ты бы увернулся от ястреба.

      – Положим, ты Господь Бог. В какую же птицу ты превратил бы бабушку?

      – Бабушку?

      – Да, да, бабушку. – Дед торжествовал. Он застал меня врасплох. – В ворону? – И старик кощунственно захихикал.

      – В гуся, – сказал я с обидой.

      – Хо-хо-хо, – стонал дед. – Назавтра же ее отнесли бы к резнику…

      – Перестань! – закричал я. – Как тебе не стыдно?!.. Диких гусей никто к резнику не носит… Дикие гуси живут не на земле, а на озерах… Я знаю…

      – Ладно, ладно, пусть будет по-твоему, Господь Бог!..

      Мы бродили с ним по кладбищу. Дед то и дело останавливался, переводил дух, щурился на надгробия и приговаривал:

      – Боже милостивый! Сколько знакомых птиц здесь зарыто!

      Меня распирала злость на деда. Ну что я такого сказал, чтобы так надо мной подтрунивать и хихикать? Разве я виноват, что я не Господь Бог? Хотя и Он, как я успел убедиться, тоже не такой уж всемогущий. Приводит в мир человека и уводит обратно, но пока Бог является за ним, человек мучается где-нибудь в парикмахерской, часовой мастерской или в богадельне, будто вовсе