Время других. Книга про поэтов. Е. А. Бунимович

путчи.

      На каких-то поворотах мы не очень понимали друг друга.

      Он уехал.

      Конечно, из тогдашней Москвы это казалось вроде бы красивым, масштабным – Европа, Америка, Сан-Франциско, Стэнфорд.

      И вместе с тем тамошний Парщиков, заокеанский школяр-аспирант, на рубеже роковых для поэта тридцати семи лет пишущий академическую учебную работу о тутошнем Пригове, – это было даже не забавно.

      С его весточками тех лет вылезала из свежеустановленного у меня дома чудо-факса тяжелая неприкаянность.

      Парщиков пропадал на месяцы, годы – то защищал диссертацию в Стэнфорде, то фотографировал в Амстердаме, то снова писал стихи в Кельне.

      В последние годы он болел, и все мы знали это, снова стал худым и кучерявым, как в студенчестве, когда (легенда? быль?) должен был у Хуциева играть Пушкина.

      Он стал таким как прежде не только снаружи, но и внутри.

      Приезжал, и мы, гуляя по Москве, продолжали разговор как будто с того же места – даже не с абзаца, а с полуфразы, с запятой.

      В магнитном поле его идей и фантазий и твои мысли и ощущения становились свободней, щедрей, невероятней.

* * *

      В бесконечном прерывистом диалоге никогда не знаешь, где и когда будет поставлена точка.

      Мы должны были встретиться летом.

      Я понимал, что он болен, что, может, это будет последняя встреча.

      Но и этой встречи уже не случилось.

      Прочитал в интернете, который сразу после сообщения о смерти наводнили его стихи:

      «Сообщают, умер поэт Алексей Парщиков. А я думал, поэты не умирают».

      2010

      Не надо…

      Не надо.

      Мы не на параде.

      Мы проиграли в айлавью.

      Об остальном сказал Саади

      в последнем телеинтервью.

      Любовники!

      Смените позы.

      Поэты!

      Слушайте сюда.

      Есть процедурные вопросы

      по ходу Страшного суда.

      На беспартийном суахили

      умея высказаться вслух,

      мы выжили в года бухие

      в империи народных слуг.

      Всесильно, потому что ложно

      ученье с кайфом на дому,

      и невозможное – возможно,

      когда не нужно никому.

1989

      Территория свободного дыхания, или Несколько слов о студии Ковальджи

      (начало)

      Побуревший листок, размазанный копиркой машинописный текст, выцветшая чернильная правка. В поисках совсем другого наткнулся на этот черновик.

      Датировать легко – писано было мною к десятилетию поэтической студии Ковальджи:

      «Осенним вечером 1980 года, когда город приходил в себя от ограниченного коммунизма олимпийских игр, завершившихся полной победой хозяев в отсутствие соперников, в неприметной комнате на первом этаже облезлого крупноблочного захолустья на южной окраине Москвы раздался странный телефонный звонок.

      Странным, впрочем, было само это время.

      Блаженное