Время других. Книга про поэтов. Е. А. Бунимович

крыше.

      На автобусных остановках хмурые в преддверии неизбежного рабочего дня москвичи вчитывались в таблички на ветровых стеклах в расчете на свой маршрут и столбенели, провожая взглядом нашу мрачную колонну.

      Что они должны были думать?

      Кто они, эти писатели, композиторы, художники, артисты, печально глядевшие в заиндевелые окна?

      За что их повязали и куда повезли?

3

      В доме творчества хотел было сразу начать программу отсыпания, но неугомонный артист-бадминтонист Виталик предложил помахать во дворе ракетками.

      Я малодушно согласился, поплелся за ним.

      Собратья по перу, уже выяснившие, где тут ближайшая торговая точка, и возвращавшиеся в корпус затаренными, смотрели на меня, дергающегося в спортивных конвульсиях на скрипучем снегу, с тяжелым недоумением.

      Зачем нас всех туда привезли – не помню. Наверное, встречи какие-то были, семинары.

      В безнадежной надежде избежать неизбежного (тотального пьянства и разврата) комсомольские функционеры придумали ночами крутить в местном клубе культовые западные фильмы, запрещенные к выпуску в обычный кинопрокат.

      Прослышав про эти закрытые сеансы, из Москвы слетался ночной десант знакомых знакомых и приятелей приятелей, посильно способствуя расширению формата пьянства и разврата.

      «Осенняя соната», которую я там увидел, все-таки вышла потом в московский прокат. Я честно предупредил жену, что там очень все по-бергмановски смутно, туманно, толком понять ничего нельзя, не надо и пытаться.

      Когда все же пошли (Бергман!), я с изумлением смотрел на экран, а Наташа с не меньшим изумлением поглядывала на меня, постепенно осознавая, в каком состоянии ее теперь шнурком прикидывающийся муж должен был находиться на пресловутой встрече творческой молодежи, чтоб ничего не понять в самом, пожалуй, прозрачном фильме скандинавского классика.

      Одна из идей была, видимо, приобщить нас к большому миру советской литературы. Каждое утро нам доставляли очередного секретаря союза писателей, намеревавшегося пообщаться по душам с не очень молодой молодой литературой.

      Настойчиво созывали, ходили по коридорам, стучали в двери.

      Самое простое было запереться изнутри. Залечь на дно. На нет и суда нет.

      Однако встречи с секретарями проходили в холле посреди нашего этажа, как раз на полпути в мужской сортир, находившийся в противоположном конце коридора.

      Не обойти никак.

      Настойчивый стук в дверь будил, суровая неизбежность вынуждала (уместное слово).

      В этот день на встречу с несвежей поутру «свежей литературной порослью» (как она поэтично выразилась) прибыла солидная дама, тогда поэтесса, позднее автор душераздирающих околокремлевских любовных историй.

      Решительно проследовав мимо, я все же на обратном пути задержался в холле, присел на край дивана. Неловко. Дама как-никак.

      Дама только-только вернулась из Лондона в статусе жены не то нашего дипломата, не то нашего журналиста, не то нашего шпиона,