Время других. Книга про поэтов. Е. А. Бунимович

волшебнице Бастинде, еле передвигавшейся по сцене и лениво цедившей в притихший зал: «Ну, где там ваша Элли?»

      После спектакля мы зашли с Виталиком в общую гримерку, где уныло разгримировывались соучастники коллективного издевательства над детьми.

      – Каникулы… Три спектакля в день гоним, – начал было оправдываться только что изображавший великого и ужасного Гудвина, хотя я ничего такого не сказал, ни о чем таком не спрашивал. Не до того было. Из дома все-таки ушел.

      И оказался в изумрудном закулисье. Почти как Элли.

      Не прерывая оправданий, Гудвин разделся догола, обтерся полотенцем, оделся в уличное – джинсы, свитер, куртка – и уже в дверях, уходя, представился:

      – Саша меня зовут.

      Краем уха уловив что-то про мои бездомные мытарства, он добавил, обращаясь к Виталику:

      – Солнышко наше встает теперь где-то далеко. И похоже, на сей раз он там надолго. А комната его пустует…

      Так я попал в театральное общежитие у Рогожской заставы, где обитали молодые любимовские и эфросовские артисты с Малой Бронной и Таганки.

      «Солнышко наше» оказалось племянником Олега Янковского, тщательно упакованный мебельный гарнитур которого занимал всю площадь брошенной комнаты. И весь ее объем.

      Знаменитый дядя находился в очереди на без очереди в ожидании новой квартиры. Другая очередь на без очереди дефицитный гарнитур уже подошла, а квартиру еще не дали. Девать роскошный югославский гарнитур было некуда, вот и завезли его пока в комнату к племяннику, который в общежитии отсутствовал, ибо надолго завис в хоромах очередной поклонницы.

      Разложив на единственном свободном клочке пола диванные подушки, из уважения к великому артисту я оставил их в целлофановой упаковке, которая нещадно хрустела подо мной ночи напролет. Так и спал.

      Много лет спустя в минуту ненужной ресторанной откровенности я рассказал о том, как спал на этом диване. Все смеялись, кроме сидевшего рядом со мной Олега Янковского, нахмуренности которого не снял и пассаж про целлофан.

      Как мне жилось в театральном общежитии (хорошо жилось), желающие могут узнать из одноименного стихотворного цикла, читанного тогда же друзьям-поэтам.

      Парщиков, смешно тараща глаза и топорща губы, еще (помню) сказал, как роскошно я выдумал этот мир, какая тема бездонная: потроха театра, тени Гоголя, Шекспира…

      Он принял меня за себя, а общежитие театра – за плод моего воображения.

      – Я не выдумал, Леша. Я там жил. Живу. Я вообще ничего не выдумываю. Пишу то, что правда со мной было.

      – Почему так? Зачем? – искренне удивился Парщиков.

      Действительно, зачем?

      2015

      Общежитие театра

1

      Нехорошее время размена квартир.

      Общежитие театра – случайно, но кстати.

      Монологов на кухне московский ампир.

      Чебутыкин, спросонок бредущий в сортир.

      Мрачный Гоголь в купальном халате.

      Неизбежные кильки в томате.

      Это быт с чертовщиной.