Оборотни Сирхаалана. Дамхан. Неда Гиал

прятала, но об этом особенно никто задумываться не стал.

      Волхва больше вызывать не стали – толку с него, если в тот раз не доглядел! Всё семейство срочно собрало скарб и переехало. Как раз кстати оказалось, что семье безумной невестки в деревне жизни не дали. Родителям её и вовсе избу подпалили, после чего они и остальные родичи сочли за благо весной сняться с обжитого места и переехать куда подальше от разгневанных соседей. Хотели выгнать вон из деревни и её младшую сестру, вышедшую замуж за кузнеческого сына, мол, кто их знает, может у них все бабы в роду дурные! Но за неё заступилась мужнина родня, доходчиво объяснив особо ретивым, кто и куда из деревни пойдёт, и что будет, если дом подпалят уже им. А вот изба, поставленная старшим братом безумицы, так с весны и пустовала. Туда и переехали, размалёванный же дом спалили.

      Остался только вопрос, что делать с девчонкой. К себе её брать боялись: опять дом размалюет – жди беды! Особо ретивые из соседей предлагали сжечь «ведьминское отродье» вместе с избой, но взять грех на душу никто не решился. Семье безумицы подкидыша было уже не всучить, но зато топовчане припомнили кому на порог Найду подложили изначально и заставили скорняка взять её обратно. Мол, вот ты-то во всём и виноват! Тебе боги ребёнка препоручили, ты его другим сплавил, а оно воно как вышло! Грозиться, чтобы с малышкой чего не приключилось, не стали, втайне надеясь, что может таки сгинет чёртово дитя и можно будет уж точно вздохнуть спокойно, но тут уже сам скорняк поостерёгся. Не ровен час погибнет девчонка, а потом случись какое нападение нечисти, так его же снова и обвинят. Первое время с Найды не спускали глаз. Если кому казалось, что она снова тянется малевать – сразу по руками били. Да так и повелось: чуть что – так на дважды подкидыше гнев срывают. А бывшая семья, да и некоторые соседи, со временем, когда всё улеглось и больше ничего чуднóго не происходило, и вовсе уверились в своей правоте. Раз напасти кончились – значит правильно, что малышку скорняку обратно сбагрили. А что бьёт её тот по-чёрному – так иначе с этими порчею тронутыми никак!

      * * *

      Найда помешивала закипающие отвары в корчажках, задумчиво теребя камешек с полустёртыми рунами, висевший у неё на шее. В последнее время и так нередкие побои участились. Мачеха срывалась по несколько раз дню, да и отчим нет-нет да приложит, хоть и остерегался это делать вне дома, после того, как сосед-бондарь поговорил с ним «по-мужски». Зато сёстры на тычки и пинки не скупились. Прямо ей этого не говорилось, но между собой не раз обсуждалось, что именно её винят в отсутствии у сестёр женихов. Старшую, Глашку, просватали за среднего сына купца, которому скорняк сотоварищи отвезли «нечаянную» партию шёлка, хоть ей уже и было почти двадцать. Для деревни было уже, пожалуй, поздновато, засиделась она в девках, но для города с его чуждыми обычаями – в самый раз. Потому-то и сваливали всю работу потяжелее, да погрязнее на приёмыша, чтобы хотя бы старшей «белы рученьки» марать не надо было. А вот для остальных