Бесконечно длинная весна. Лида Стародубцева

с ноги на ногу и начинает что-то напевать, и звуковые волны достигают ее лодыжек, и икры вибрируют, микроскопические движения в коленях, которые превращаются в желе, а голени вдруг тяжелые-претяжелые и как будто не связаны с остальным телом, которое уже кренится к стене, и висок прижимается к твердому, красно-коричневому. Перед глазами старый нотный листок, нотная тетрадь восьмого класса, которую Гуся носила в музыкальную школу четыре раза в неделю плюс оркестр по субботам, в мешке, сшитом Татьяной точно по размеру, скрипичный футляр за спиной, которая уже скользит по стене, к полу, и он мурлыкает что-то вроде «ой-ой», даже не переставая напевать, и откуда ни возьмись – Люда. В два шага оказывается у Гуси, подкладывает мягкую ладонь под затылок: «Ну, ну, ничего, ничего…» – и добавляет что-то насчет вентиляции, которая в этих старых зданиях такая плохая, что люди в обморок падают. Гуся лежит, крепко зажмурившись, следит, как напряжение покидает ноги и спину: теперь здесь никого нет, кроме Люды, которая наливает стакан воды. Как будто Гуся может пить лежа, а вставать она в ближайшие три минуты не собирается. Кофейный автомат молчит, Людин бюст дышит Noa от Chacharel, и этот узкий коридорчик так плохо освещен, что если бы на потолке имелась роспись, то ее было бы не разглядеть.

      Смеркаться начнет только через пару часов, но Гуся уже идет домой. Чувство прогула или, точнее: заболела, живот, домой. Голова или температура, но что-то должно быть. Гуся никогда не уходила с уроков просто так, даже в восьмом классе, когда все делали что хотели. Запах нагретой резины в метро: откуда он, интересно, берется? От ремней, которые приводят в движение эскалатор? И что вообще приводит его в движение? Тот, кто рос в этом большом городе, наверное, изучал в школе: смотрите, дети, эскалатор в разрезе. Рос в этом большом городе… Значит, Вообще-то Константин должен знать. Хотя не ступала здесь его обутая в изжелта-бежевую мокасину нога. В метро почти пусто, по сравнению с. Все длинное сиденье в Гусином распоряжении. Она закрывает глаза. Озеро большое, но этого не видно, она просто знает. Гуся стоит у кромки воды, рыбачит. Клюнуло! Вдоль берега, с промежутком в несколько метров расположены несколько удочек. Клюет и на второй, и на третьей. Но вытащить рыб она не может. Только смотрит на них. Рыбы тянут, рвут лески, в мозгу искрится – должно быть, рыбацкая радость. Удочка гнется дугой. Какой-то ребенок помогает Гусе вытянуть первую рыбу, потом вторую, потом все. Ребенок светловолосый, не очень большой. Еще не препубертат, любопытный и сноровистый. Ловко, привычным жестом вынимает из воды живых рыб. Гуся отдает ему все. Вода прозрачная, на дне галька разной формы. Северное озеро. Залив, это лишь небольшой залив. Большая вода простирается за его пределами, отсюда не видно, но она знает. На этом фоне она и хочет рассматривать его, на фоне светлой воды, среди ночи, когда солнце уже закатилось, забыв забрать с собой рассеянный, всеохватный свет. Наблюдать его сбоку, облокотившись