Жемчуга. Надежда Гусева

бархатцы тонко дрожали резными листочками, заблудившиеся бабочки метались в поисках сухого места. Все растения радовались – у них был настоящий дождь, а не какое-то там глупое впрыскивание под корневую систему! Потом я била водой по полу, и от накалившегося за день бетона поднимался пар.

      Перед уходом я ловила бабочек. Это были перепуганные белянки и крапивницы, забившиеся в самые укромные уголки. Я осторожно накрывала их ладонями и несла к распахнутой двери. Руки раскрывались. Живые бархатные существа медленно и нервно поднимались в воздух. На коже оставались тонкие следы – осыпавшиеся частички трепетавших крыльев, пыльца фей.

      – Возьми помощника. Что ты все время одна?

      – Нет, что вы! Мне совсем не трудно.

      (Еще чего не хватало!)

      – Ты куда? С тобой можно?

      – Да ты что! Мне ключи дали – строго-настрого! Пущу кого – биологичка убьет, ты ж ее знаешь!

      (Иди-иди, не подмазывайся.)

      И вот однажды свершилось настоящее чудо. Под потолком бились не бабочки, а три птички. Это были необыкновенные птички – маленькие, хрупкие, блестящие. И ярко-желто-зеленые – вот что важно. Я даже подумала, что у нас вдруг завелись колибри.

      Зеленые птички в моей теплице! Невиданные, удивительные создания.

      Желая прогнать их к дверям, я забиралась на грядки и подтягивалась по трубам отопления. Я кидала в них свою кофту и спортивные штаны, пыталась сделать сачок из бумаги, приманивала остатками печенья. Бесполезно. Птицы – не бабочки. Они слишком умны, чтоб дать себя поймать, но слишком глупы, чтобы принять человеческую помощь. Они безумно бились о стекла, ударялись маленькими клювами и никак не желали понять, что я гоню их в открытую дверь. Они уже устали, выбились из сил, но не давались в руки.

      И тогда я решилась на крайние меры. Я развернула шланг и врубила воду.

      Я не сразу поняла, что все пошло не так. Просто забыла прижать пальцем отверстие на шланге, и вода, вместо того чтобы разлетаться мягким веером, ударила жесткой струей.

      И разбила птичек о стекло.

      Позабыв отключить шланг, утопая туфлями в холодной воде, я кинулась в угол. Там неподвижно лежали три ярких мокрых тельца с поднятыми кверху тоненькими лапками.

      Я сложила их в пластмассовое ведерко, прижала к себе, села на бетонное крылечко и горько заплакала.

      Чья-то рука легла на мое плечо.

      – Ты чего это, а? Обидел кто?

      Я только трясла головой и прятала лицо в ведерко.

      – Ну! Такая большая… Что случилось?

      Кто-то сел рядом.

      Сквозь слезы я увидела совсем молодого мужчину. И узнала его – он работал в школе, но у нас ничего не вел. Я запомнила его во время поездки на картошку в колхоз. Тогда его класс ехал с нами в кузове грузовичка. Все наши сидели молча или угрюмо переругивались, а его ребята пели вместе с ним. Я тогда даже позавидовала – вот повезло кому-то! – и молодой, и добрый, да еще и поет со всеми.

      – Птички. Я убила птичек.

      – Ох ты! Ну, это ты маху дала. Дай-ка посмотреть.

      Ведерко