Была бы жизнь. Владимир Куницын

Коля был совсем маленький, он очень боялся Порфирича, всегда серьезного до сердитости, не терпящего ни малейшего беспорядка. Но, став старше, понял, а вернее почувствовал, что дворецкий, у которого не было детей, любит его, как сына. А юный князь, в связи с частыми отлучками отца, стал часто забегать в комнату Порфирича, чтобы обсудить с ним «мужские» вопросы.

      Отец встретил Николеньку с виду сурово, хотя глаза смеялись.

      – Запомни первый закон солдатской службы – с утра плотно позавтракать, если нет никаких других приказов. Ты получил другие приказы?

      – Нет!

      – Тогда исполнять первый закон! Марш!

      Первые уроки Коле начал преподавать отец, благо сам дослужился, прежде, чем получил тяжелое ранение, до чина ротмистра и командовал эскадроном Смоленского драгунского полка. Того самого, который проводил маневры у Молоховских ворот. Потом появился второй гувернер – немец – большой мастер в стрельбе. Именно он научил Колю стрелять на ходу с лошади. В четырнадцать лет мальчика внесли в списки Смоленского драгунского полка. К тому времени рука его уже уверенно держала настоящий палаш. А из пистолета он почти без промаха попадал в тыкву на ветке в десяти шагах от тропы, по которой летел галопом. Тропинка петляла по лесу, и чаще всего тыква появлялась после очередного поворота. Всадник должен был, не снижая скорости, выхватить пистолет из притороченного к передней луке седла ольстраха и выстрелить прежде, чем тыква скрывалась из виду. С ранней весны до поздней осени купался в Днепре, ходил на все представления заезжих циркачей и пытался в парке возле дома повторить то, что видел, каждый день носил бревно на плечах.

      Но не только приемам боя и укреплению тела время уделял Николай. С обоими гувернерами легко находил общий язык, бойко разговаривая с каждым из них на родном наречии. Музыка и танцы, математика и астрономия, пусть очень редкие, но все-таки регулярные поездки в Смоленский общественный театр и представления в родном имении, поставленные крепостными актерами, постоянно окружали уверенно идущего к своей цели юношу.

      Как-то раз отец, заглянув в комнату Николая и увидев на столе исписанные листы бумаги, сразу догадался, что в них. Это не трудно, если учесть, что юноше исполнялось через месяц семнадцать. Да и заплывший воском канделябр говорил о том, что долго еще после наступления темноты просиживал за столом сын. Сначала Данилов-старший решил не смотреть, но потом передумал. Отцовского любопытства природа не отменяла. Уговорив себя, что он только хочет проверить собственную проницательность, отец взял в руки лист, исписанный аккуратным почерком. Конечно, это наивные стихи, по-детски неумелые, и, разумеется, посвященные юной графине Истоминой. Граф заезжал на прошлой неделе с дочкой, томной красавицей, без малого пятнадцати лет. То, что было написано на листе, потрясло его.

      Июньские дожди косые,

      Январский снег, апрельская капель,

      Осенний лист до одури красивый,

      Рассветный лес, туман белесо-синий,

      Пейзажи милой родины