Проснись, Михель!. Пётр Бем

благоприятное впечатление на своего собеседника, Кристоф с преувеличенным интересом взялся за Шиллера.

      Он всё ещё что-то там бормотал на счёт Шиллера, когда Генрих Шнайдер, завидев официанта, подозвал к столику. Стараясь придать голосу уверенность, он требовательно протянул:

      – С-счёт!

      Почувствовав, что пора заявить о себе, Кристоф отложил Шиллера.

      – Плачу я! – твёрдо отрезал он.

      Официант обвёл обоих внимательным взглядом и с улыбкой – обращаясь исключительно к Кристофу Шульцу – вежливо произнёс:

      – Давайте-ка для начала сделаем первый заказ. Что будете пить и есть, господа?

      – А принеси-ка нам… ну, что-нибудь такого… с хлопающей пробкой, – Кристоф старался вспомнить название. – Ага, вот что! Шампанское у вас имеется?

      – Разумеется, – заверил его официант.

      – А жареный фазан под хлебным соусом?

      – Нет, этого нет. Но есть альтернатива: фазан под чесночным соусом.

      – Неси!

      – Будет сделано. Ждите.

      Официант ушёл, и Кристоф снова взялся за Шиллера. Потом настала очередь Гёте. Пошло жаркое обсуждение его произведений. Тем временем на их столике появилось шампанское. Слетела пробка, струя хлынула в бокалы, и с первым же глотком оба гостя поистине ощутили силу притяжения земли. Генрих Шнайдер довольно крякнул и погрузился в себя. Мгновение тишины, а затем с его стороны шёпотом: «Это же отцы литературы!» И тут же заметно изменился. Не только бледность указывала на это, его взгляд стал тревожным – странным. Кристоф вдруг почувствовал, что с ним что-то творится, что-то не так, а он, может, не хочет ему открыться.

      – Вы чем-то обеспокоены? – спросил он.

      – А-ах, Кристоф, если бы ты знал, как скверно на душе у меня. Голова моя просто кипит недобрыми мыслями, относительно моей жизни. Ох, Кристоф, и тяжкая она у меня, эта жизнь. Боже, сколько людей моего возраста втайне мечтали бы вернуться в ГДР! Впрочем, наверное, есть и те, кто не мечтает. А что мы «восточники» выиграли от объединения Германии? Хорошенькое дельце, если даже постоянной работы не имеешь. Нет работы – пусты карманы. А нужно сводить жену в ресторан, съездить с ней куда-нибудь. Так что, Кристоф, страшись потерять свою работу. – Сделав маленький глоток, Генрих Шнайдер изрёк с горьким чувством: – Кристоф, я должен кое-что сказать тебе, нечто ужасное. Как обидно, как обидно!

      – Что «обидно»?

      – Весь день сегодня без супруги. Весь день! Вполне возможно, больше вообще не вернётся. Не хочет, говорит, жить с неудачником. И верно, чем женщину удержишь, кроме денег? А ведь прежде жаждала меня. Если вернётся – прощу ей. Она же самое дорогое для меня, единственная женщина, которую люблю больше своей жизни. Боже, какое было бы счастье снова её увидеть! Мне так тоскливо без неё…

      Кристоф с подозрением взглянул на него, ему показалось, что он бредит. Ещё раз взглянул… и ещё… Да нет, как и он, пока ещё в здравом уме и твёрдой памяти! Кристоф подождал, пока тот остановится, потом спросил:

      – Слушайте, господин Шнайдер, а у вас есть