Гимназисты. Истории о мальчиках XIX века. Аркадий Аверченко

дверей конюшни.

      – Иоська, подгони её сзади! – кричит Тёма.

      Иоська лезет между ног лошади, но в это время Тёма опять кричит ему:

      – Возьми кнут!

      Получив удар, Гнедко стрелой вылетает из конюшни и едва не вырывается из рук Тёмы.

      Тёма замечает, что Гнедко от удара кнутом взял сразу в галоп, и приказывает Иоське, когда он сядет, снова ударить лошадь.

      Иоське одно удовольствие лишний раз хлестнуть лошадь.

      Гнедко торжественно выводится с чёрного на чистый двор и подтягивается к близстоящей водовозной бочке. В последний момент к Иоське возвращается благоразумие.

      – Упадете, панычику! – нерешительно говорит он.

      – Ничего, – отвечает Тёма с пересохшим от волнения горлом. – Ты только, как я сяду, крепко ударь ее, чтоб она сразу в галоп пошла. Тогда легко сидеть!

      Тёма, стоя на бочке, подбирает поводья, опирается руками на холку Гнедка и легко вспрыгивает ему на спину.

      – Дети, смотрите! – кричит он, захлёбываясь от удовольствия.

      – Ай, ай, смотрите! – в ужасе взвизгивают сёстры, бросаясь к ограде.

      – Бей! – командует, не помня себя от восторга, Тёма.

      Иоська из всей силы вытягивает кнутом жеребца. Лошадь, как ужаленная, мгновенно подбирается и делает первый непроизвольный скачок к улице, куда мордой она была поставлена, но затем, сообразив, она взвивается на дыбы, круто на задних ногах делает поворот и полным карьером несется назад в конюшню.

      Тёме, каким-то чудом удержавшемуся при этом маневре, некогда рассуждать. Пред ним ворота чёрного двора; он вовремя успевает наклонить голову, чтобы не разбить её о перекладину, и вихрем влетает на чёрный двор.

      Здесь ужас его положения обрисовывается ему с неумолимою ясностью.

      Он видит в десяти саженях перед собой высокую каменную стену конюшни и маленькую тёмную отворённую дверь и сознает, что разобьётся о стену, если лошадь влетит в конюшню. Инстинкт самосохранения удесятеряет его силы, он натягивает, как может, левый повод, лошадь сворачивает с прямого пути, налетает на торчащее дышло, спотыкается, падает с маху на землю, а Тёма летит дальше и распластывается у самой стены, на мягкой, тёплой куче навоза. Лошадь вскакивает и влетает в конюшню. Тёма тоже вскакивает, запирает за нею дверь и оглядывается.

      Теперь, когда всё благополучно миновало, ему хочется плакать, но он видит в воротах бонну, сестёр и соображает по их вытянувшимся лицам, что они всё видели. Он бодрится, но руки его дрожат; на нём лица нет, улыбка выходит какой-то жалкой, болезненной гримасой.

      Град упрёков сыплется на его голову, но в этих упрёках он чувствует некоторое уважение к себе, удивление к его молодечеству и мирится с упрёками. Непривычная мягкость, с какой Тёма принимает выговоры, успокаивает всех.

      – Ты испугался? – пристаёт к нему Зина, – ты бледен, как стена, выпей воды, помочи голову.

      Тёму торжественно ведут опять к бочке и мочат голову. Между ним, бонной и сестрой устанавливаются дружеские, миролюбивые отношения.

      – Тёма, –