Последние дни Помпей. Эдвард Бульвер-Литтон

ужинать, – сказал этот эпикуреец. – Главк и Лепид, пойдемте ужинать ко мне.

      – Не забудьте, что я приглашаю вас к себе на будущей неделе! – воскликнул Диомед, который очень гордился знакомством с этими блестящими молодыми людьми.

      – Как же, не забудем, – отвечал Саллюстий. – Память, мой милый Диомед, без сомнения, помещается в желудке.

      Они вышли на улицу, где было прохладнее.

      Глава VIII

      Арбак плутует и выигрывает

      Над шумным городом уже опустился вечер, когда Апекид направился к дому египтянина. Он избегал ярко освещенных людных улиц и шел, понурившись и спрятав руки под одеждой, резко выделяясь своим изможденным видом и торжественным выражением лица среди беззаботных и веселых прохожих.

      Однако какой-то серьезный и степенный человек дважды неуверенно приближался к нему, а потом наконец коснулся его плеча.

      – Апекид! – сказал он и сделал быстрый знак рукой – это было крестное знамение.

      – А, назареянин! – сказал жрец и еще больше побледнел. – Чего тебе?

      – Я не хочу прерывать твои размышления, – сказал незнакомец. – Но когда мы виделись в прошлый раз, ты, мне кажется, не избегал меня, как сегодня.

      – Я не избегаю тебя, Олинф, но я измучен, удручен и не могу сейчас разговаривать о том, что тебя интересует.

      – О заблудшая душа! – сказал Олинф с горечью. – Ты измучен и удручен, а хочешь отвернуться от освежающего и целительного источника!

      – Мать Земля! – воскликнул молодой жрец, прижимая руку к груди. – Где же откроется моим глазам истинный Олимп, на котором живут боги? Должен ли я разделить веру этого человека, поверить, что боги, которым мои предки поклонялись столько веков, – ничто? Должен ли я отринуть, как нечестивую скверну, те алтари, которые были для меня священны? Или же я должен следовать за Арбаком? Как мне быть?

      Он умолк и быстро пошел вперед, как будто хотел убежать от самого себя. Но назареянин был из тех упорных, горячих и целеустремленных людей, с помощью которых религия во все времена производила перевороты, утверждая новую веру или изменяя старую.

      Поэтому Олинф не дал Апекиду уйти так легко. Он снова настиг его и сказал:

      – Нет ничего удивительного в том, Апекид, что я причиняю тебе страдания, потрясаю самые основы твоего разума и ты теряешься в сомнениях и носишься по безбрежному океану неверной, омраченной мысли. Я не удивляюсь этому. Но побудь со мной немного; бодрствуй, молись, и тьма рассеется, буря утихнет, и сам Господь, как некогда по водам моря Галилейского, пройдет по присмиревшей пучине, неся спасение твоей душе. Наша религия требует отречения, но она щедро воздает за это. Часы терзаний позволят тебе обрести вечное бессмертие.

      – Такими посулами, – сказал Апекид угрюмо, – испокон веку дурачат людей. О, какие заманчивые обещания привели меня в храм Исиды!

      – Но спроси у своего разума, – возразил назареянин, – может ли быть истинной религия, которая надругалась над чистотой?