Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

внутреннее нервное трясение и я становлюсь больна, совсем больна, – говорила она мужу.

      XVI

      – Куда ж теперь? – спрашивал Николай Иванович Глафиру Семеновну, выходя из аквариума на улицу.

      Сопровождавшей их швейцар хотел что-то сказать, но Глафира Семеновна раздраженно воскликнула:

      – Никуда! Решительно никуда! С меня и этого удовольствия довольно. Прямо домой, прямо в гостиницу, и завтра с первым поездом в Париж. Не желаю больше по Берлину ходить. А то опять вместо музыки на какую-нибудь змею наскочишь. Достаточно. Будет с меня… Угостили в аквариуме… Ну что ж вы стали! Ведите нас обратно в гостиницу! – обратилась она к швейцару.

      – Я хотел предложить для мадам…

      – Ничего мне предлагать не нужно… Прямо в гостиницу…

      – Глаша! Но зайдем хоть в какую-нибудь биргале пива выпить, – начал Николай Иванович.

      – Пива в гостинице можете выпить.

      И Глафира Семеновна пошла одна вперед.

      – Не туда, мадам. Не в ту сторону… В гостиницу направо, – сказал швейцар.

      Она обернулась и переменила направление. Николай Иванович и швейцар шли сзади.

      – А какое веселое место-то я вам хотел указать, – шепнул швейцар Николаю Ивановичу. – Там поют и играют, там можно и поужинать.

      – Глаша! Вот Франц хочет какое-то место показать, где поют и играют. Там бы и поужинали, и пива выпили.

      – Опять с змеей? Нет, уж благодарю покорно.

      – Никакой там змеи нет. Там поют и играют. Там шансонетен и оперштюке… Там танцы… Там хороший кухня и можно хороший ужин получить, – продолжал швейцар.

      – Чтобы змеи наесться? Давеча живую преподнесли, а теперь хотите жареную… Спасибо!

      – Уговорите ее, монсье, вашу супругу… Место очень веселое… Красивые женщины есть, – шепнул швейцар.

      – Нет, уж теперь закусила удила, так ее не только уговорить, а и в ступе не утолочь, – отвечал Николай Иванович. – Веди домой и заказывай ужин для нас.

      Через четверть часа они были дома. Глафира Семеновна с сердцем сбросила с себя ватерпруф, шляпку, села в угол и надулась. Николай Иванович взглянул на нее и покачал головой. Швейцар подал ему карту кушаний и отошел к стороне. Николай Иванович повертел ее в руках и сказал:

      – Я, брат, по-немецки ежели написано, то гляжу в книгу и вижу фигу, так уж лучше ты заказывай. Глаша! Ты чего бы хотела поесть? – обратился он к жене.

      – Ничего. У меня голова болит.

      – Нельзя же, милый друг, не евши. Завтра рано утром поедем в Париж, так уж не успеем до отправления поесть. В котором часу, Франц, идет поезд в Париж?

      – В восемь часов утра. Вам придется на Кельн ехать, и там будет пересадка в другие вагоны. В Кельн приедете вечером и только в Кельне можете покушать, а до Кельна поезд нигде не останавливается больше двух-трех минут.

      – Ну вот видишь, Глаша; стало быть, тебе необходимо поклевать с вечера, – уговаривал Николай Иванович жену. – Скажи, чего ты хочешь, – вот Франц и закажет.

      – Спасибо.