Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе. Кэролайн Мурхед

на протяжении последних 32 лет и Германии в качестве члена Тройственного союза, она также была связана узами дружбы с Францией и Британией. Австрия, однако, удерживала под своим контролем города Тренте и Триест с их преимущественно итальянским населением, и такое положение вещей многими в Италии воспринималось как незавершенный процесс Рисорджименто. Обхаживаемая с обеих сторон, Италия поначалу выбрала позицию нейтралитета, горячо поддержанную Муссолини с социалистами, а также и королем, большей частью военных, парламентариев и даже папой Бенедиктом XV, который отказался признавать войну «справедливой».

      Не все, однако, разделяли такую позицию. Националисты и футуристы настойчиво призывали к действию, вместе с некоторыми интеллектуалами, надеявшимися, что война сметет считающийся ими недееспособным правящий класс и принесет с собой новую более справедливую и более здоровую Италию. Под их влиянием взгляды Муссолини стали меняться. Свои статьи он стал подписывать L’homme qui cherche, то есть «человек в поиске». К сентябрю о нейтралитете он говорил уже как о позиции устаревшей и слабой. Нужно ли Италии, с пафосом вопрошал он, оставаться «безучастным свидетелем этой великой драмы»? В кругах пацифистов-социалистов его отход от партийной линии был воспринят с яростью. Произошло еще несколько дуэлей, и недавнее обожание сменилось ненавистью. Изгнанный из Avanti, Муссолини стал искать рупор для своего вновь обретенного милитаризма и нашел его с помощью некоторых сторонников, которые помогли ему основать новую газету Il Popolo d’Italia («Народ Италии»), в которой он неистово агитировал за войну и социальную революцию. Нейтралитет, говорил он сестре Эдвидже, «приведет нас всех к смерти от голода и стыда». Отправляясь по газетным киоскам узнать, как продается его новая газета, он брал с собой Эдду. «Каждое новое дело, каждый шаг вперед, – вещал он на митингах, – сопровождается кровью». В письменном столе он теперь держал револьвер и нанял двух телохранителей. Навестившую в это время родную Предаппио Ракеле прогнали из деревни как жену предателя идеалов социализма.

      Резкий перелом во взглядах Муссолини отвратил от него Балабанову, которая оставалась решительным противником войны и с презрением отнеслась к его скандальному отказу от нейтралитета. Годы спустя она писала, что без нее он оставался бы «ничтожным парвеню… воскресным социалистом», и что он стал не кем иным, как трусливым, лицемерным, грубым, коварным хвастуном и Иудой. Эдда не сожалела о расставании с нею. Она с отвращением вспоминала, как в офисе Балабанова нежно поглаживала ее и пришептывала: Che bella bambina, che bella bambina.

      У Муссолини к этому времени появилась новая любовница. У Иды Ирен Дальзер, приехавшей из Австро-Венгрии, был усыпанный веснушками подбородок и густые блестящие волосы. В Милане она содержала «Восточный салон красоты и гигиены», но стабильности в ее жизни не было. Они мельком виделись, когда оба были в Тренто, но теперь она пришла в редакцию Il Popolo d’Italia, чтобы разместить на страницах газеты рекламу своего