Безумные рубиновые очерки. Мария Клименко

потому что все мысли в этот момент напоминали краски, которые бездумно смешивает в одну банку двухлетний ребёнок. Я мог догадаться раньше. Мог, если бы хоть на полсекунды включил голову!

      – Светлые волосы, серая толстовка…

      – Да брось…

      Лицо Хоука, сморщенное, как рифлёный картофельный чипс, резко разгладилось.

      – …с капюшоном размера на два больше, чем надо, синие джинсы

      – Не-ет, Мерри, скажи, что ты шутишь, – простонал Дастин, крутя головой как заведённая игрушка.

      – …и белые гетры.

      – Ник, откуда?.. – Чуть ли не взвыл он.

      Я достал из кармана свой смятый театральный билет на позавчерашний спектакль и, протянув его моему другу, со вздохом начал объяснять:

      – Великая вещь – искусство…

      15

      «Великая вещь – искусство»! Вот чего никогда не скажут те, кто, будучи абсолютно равнодушными к театру, вынужден отсиживать четырёхчасовую оперу после утомительного трудодня.  Я уже почти заснул, когда мне под рёбра прилетело локтем.

      – Ник!

      – М?

      Я нехотя открыл глаза и сонно посмотрел на сцену. Сменились актёры, декорации, музыка, состав зрительного зала (исчезли счастливчики, которые так и не смогли осилить эту пытку прекрасным). Надо же, а мне казалось, что я просто медленно моргнул! Я повернул голову и встретился с очень недовольным взглядом.

      – Прости, детка, – пробормотал я, стараясь перешептать оглушительное сопрано. – Я говорил, что это плохая идея.

      – Ты мог хотя бы притвориться, что тебе интересно, – прошептала, точнее, прошипела Хитер в ответ. – В кои-то веки мы выбрались куда-то вдвоём!

      – Неправда, – сонно прошептал я. – С утра мы выбирались на работу.

      Снова этот взгляд. Нет, ну, а чего она хочет? События на сцене я перестал воспринимать уже после первых тридцати минут, а дальше просто испытывал на прочность свои нервы и тренировал ту часть мозга, что отвечает за терпение. Пожалуй, для меня  это был единственный плюс театра.

      – Слушай, я пойду, выйду, подышу воздухом.

      – Ник, ты спятил?! Сейчас?! Во время спектакля?! – прошипела она.

      Да, знаю: в элитных кругах это зовётся бескультурьем и порицается обществом, но у меня так кружилась голова, что казалось, глаза сейчас закроются, и уже не по моей воле.

      – У нас свободен почти целый ряд, – отозвался я вставая. – Хитер, мне правда нехорошо.

      Она шумно выдохнула и поджала губы, но спорить не стала.

      На улице пахло озоном и чем-то сладковатым. Приятный запах. Не то, что в зале. Я глубоко вдохнул. Хотел бы я, чтобы было темно, но в Уэйстбридже это так же реально, как снег в тропиках. Кругом реклама, подсветка практически на каждом здании и вывески, вывески, вывески… Что ж, в кои-то веки человечество могло себе позволить транжирить электроэнергию, сколько ему вздумается. Но главное световое шоу было над головой. Я машинально посмотрел наверх, когда по Куполу пронеслась очередная фиолетово-алая