В перестройке. 1987—2000. Галина Семеновна Сафонова-Пирус

чтоб времени свободного у них не оставалось, вот тогда…

      А ведь там, в Белых Берегах, когда-то монастырь был, но после революции его разрушили, развезли на щебенку, из которой потом построили дорогу к обкомовским дачам.

      – Да, тема отличная… – угадываю мысль. – Стоит написать для московского «Журналиста», а то что-то давно не писал туда.

      И два дня сидел в своей комнате, писал, а сегодня читал нам с дочкой: пацаны растут в поселке обслуги, видят, что за проволокой и высоким забором скрыты озеро, дачи, особняки, а в бронированные ворота въезжают и выезжают черные «Волги», вот и мстят, наконец, этим «волгам».

      Хвалю, улыбаюсь:

      – Под своим именем посылать будешь? – И советую: – Лучше – под псевдонимом, а то опять вызовешь «огонь на себя».

      Но он после прогулки говорит:

      – Решил поставить свою подпись.

      Решил, так решил.

      Проснулась с ощущением света и радости, еще не осознав, что сегодня – Пасха.

      Потом позвала Платона завтракать, а он:

      – Ты бы поставила на стол бутылку водки, нарезала ветчины, положила в тарелку солений, кулич испекла, а потом и приглашал б, – шутливо заворчал.

      Но знаю: почти упрекает, что не умею праздновать. Да, не умею, но все же… Достаю кусок сала, что недавно засолила, нарезаю колбаску, что вчера «дали» на работе, ставлю кекс, что вчера же испекла. Еще вспоминаю: есть недопитое сухое вино! Достаю рюмки. Приглашаю опять:

      – Вот тебе и ветчина, и бутылка, и кулич…

      Удивился… Вошла заспанная Галя, – вчера-то ходила с Олей в церковь слушать, как там поют… а мы слушали запись церковных песнопений с магнитофона, на пианино стояла икона, перед ней горела свеча…

      – Выпьем за то, – Платон налил вина в рюмки – чтобы истина, красота, добро всегда возрождались.

      – Воскресали, как воскрес Христос, – уточнила я.

      И опять взяла магнитофон на работе, хотя на этот раз уж очень дотошно допытывались: зачем нужен… режиссеру? Но дали… всего на неделю, так что вчера ездила к маме и записала целую катушку. Кажется, она устала от своих воспоминаний, и поэтому, если удастся еще раз взять магнитофон, то надо будет составить для нее последние вопросы, а потом… Смогу ли из этих «лоскутков» сшить что-то? Нет, еще не знаю. Но думаю, что в этом поможет мне моя профессия режиссера. А назову «Негасимая лампада», – так хочет мама, – и уже знаю, с чего начну: мама рассказывает об учителе-революционере, который жил у них, и который однажды отрекся от Бога и погасил лампаду, что висела у иконы.

      В поезде дочитывала «Котлован» Платонова12… И как он мог так писать? Словно докапывался до первозданности каждого слова. И – мрачнейшая картина! Смесь крови, страдания и слепого энтузиазма тридцатых годов, лишенного здравого смысла.

      Все потом думалось: наверное, борьба за справедливость неизбежно рождает ненависть, и самое яркое подтверждение тому – французские революции и наша, в ноябре 17-го. Ведь в конце этих битв за справедливость – реки крови!

      Но человека-то

12

Андрей Платонов – русский советский писатель, драматург, поэт, публицист.