Превратности судьбы. Евдокия Краснопеева

простой?

      Во время своей обратной дороги Фро обдумывала возможность отыскания своего любовника не для грядущей мести, а для совместной жизни и отказалась от этой мысли….Уж больно немудрящие у него были порты – из грубой холстины и на ощупь ветхие. Возможно ли девушке её кровей выйти замуж за грубого, неотесанного мужика? Пусть даже тетя и выкупит его вольную?.. Агафоклея Алексеевна почла бы это чистым бредом!

      Что оставалось бедной Ефроксие Виноградовой? Ждать и уповать на Бога.

      Глава 9

      Граф сидел за столом, уставленном деревянными чашками, в персидском халате и мягких тапочках на босу ногу. Еда была самой простой: печеные яйца, творог с малиной, дышащая паром картошка, каравай и жбан с квасом.

      Узнав, что от всей посуды остались одни черепки, Манефа всплеснула руками и принялась громко причитать.

      Пришлось Григорию громко цыкнуть:

      – Мамка, не вой! Куплю тебе фарфор немецкий, хочешь?

      – Эва, – старуха громко всхлипнула, – скоро сам, как голь перекатная, а туда же – фарфор!!

      – Что, мамушка? – Бешкеков пронзительно стрельнул взглядом на Прохора, отчего тот суетливо подпрыгнул, поспешая принести поднос с наливками. – Сердит на меня батюшка?

      – Дюже сердит, соколик. Грозится наследства лишить.

      – Неужто, я так плох? Манефа, чем я плох? – крупные слезы заструились по худощавым щекам графа.

      – Гриша, сокол мой, – бабка присела рядом и бросилась обтирать лицо своему дитятку куском чистого рядна. – Хорош, всем хорош…. Только пьешь проклятую! – Она толкнула графин с рубиновой жидкостью.

      – И только? Так я больше не пью. Смотри, Манефа, – он выбросил графин в открытое окно. – Бешкеков слово дает.

      Радостная Манефа приклонила белокурую голову Гришеньки на свою мягкую грудь. И принялась оглаживать влажные после бани кудри.

      Граф блаженно сомкнул веки, отдаваясь ласкающим шершавым ладоням. Он забормотал полусонно в, пахнущую отчего-то горькой полынью, грудь:

      – Мамушка, сон мне чудный снился…. В лесу – дева с зелеными косами, телом прозрачна и чиста… на вкус сладкая. Любил её долго…русалка, должно быть. Женюсь на ней.

      – Да, Гришенька. Да, сокол мой сизокрылый, – вторила его словам старая нянька, посылая остерегающий взгляд Прошке: не дай Бог, ляпнет чего не к месту.

      – Приду к батюшке… ан – у меня невеста – водяного дочь.

      – И впрямь, жениться бы тебе, Гриша.

      Граф умолк, наваливаясь отяжелевшим телом на няньку.

      Манефа шевельнула красноречиво бровями, и Прошка посунулся сметливо сбоку, цепляя барина за плечи. Перекрестив своего выкормыша, Манефа Провна на цыпочках прокралась к двери.

      – Мамушка, – голос Бешкекова, сильный и ровный заставил её замереть у порога. – Ты не хлопочи тут. Жить тут не буду.

      Он повторил свои слова и на следующее утро, когда с белым от тяжкого похмелья лицом, пил рассол из-под огурцов прямо из бадейки, отплевываясь смородинными листами и укропом.

      – Жить тут не буду. Коли батюшка не желает меня видеть – Бог ему судья. Поеду в Коломну, к