Красно-желтые дни. Андрей Гупало

брюках и кофточках сновали через них с кипами распечаток в руках, раскладывая их на длинном столе. На хромированных стульях, расставленных по обеим сторонам стола, сидели мужчины и женщины, некоторые – в форме и при погонах. Одни перебирали положенные перед ними бумаги, что-то записывая в блокнот, другие рассеянно болтали с соседями, время от времени озабоченно заглядывая в смартфоны. Кто-то закусывал бутербродами у мини-буфета, а кто-то стоял у окна с бумажным стаканчиком кофе и смотрел на улицу.

      Под окнами администрации располагалась главная городская площадь. Другая ее сторона выходила на центральный проспект. Справа, за информационными щитами, пряталась оставшаяся с советских времен трибуна с облупленной побелкой. За ней, в полукольце из сосен и берез, возвышался памятник Ленину. Деревья так разрослись, что со стороны проспекта можно было заметить только простертую вдаль руку вождя, а при хорошем ветре и его медную лысину в ермолке из голубиного помета.

      Но сейчас привычный пейзаж будто стерла невидимая рука. Едва над Уральским хребтом встало солнце, в город со стороны дамбы пришел туман. Серыми клубами он медленно плыл по притихшим водам Черного озера, пока не достиг противоположного берега. Захватив набережную, туман стал расползаться по улицам и проспектам, беря в свой безмолвный плен дома и деревья, машины и трамваи, вышки сотовой связи и даже единственный в городе “небоскреб” – бизнес-центр “Нефертити”.

      Скоро город скрылся из виду, растворившись в серой дымке, а солнечный майский день стал похож на вечерние сумерки. Мероприятия, в связи с Днем международной солидарности трудящихся, пришлось отменить и люди разбрелись по квартирам, жалея о потерянном выходном дне. Вдобавок к непогоде, перестала работать сотовая связь, прекратилась трансляция теле– и радиоканалов. Дольше всех продержался проводной интернет. Но и его скоро не стало.

      Единственный рабочий канал на кабельном телевидении долгое время транслировал сигнал с веб-камер, размещенных на улицах города, пока оператор не догадался, что, несмотря на смену локаций, картинка не меняется. Получив команду “включить хоть что нибудь”, поставил первую попавшуюся запись. Около трех часов подряд на всех телевизионных экранах четыре худеньких девочки танцевали танец маленьких лебедей.

      – Научи дурака богу молиться, – ворчала высокая дама в строгом брючном костюме с брошью из самоцветов на лацкане и с прической под Маргарет Тэтчер. – Включил бы что-нибудь… современное…

      – Аллу Пугачеву, например, – иронически перебил даму молодой, лет тридцати пяти, шатен в белой рубашке с короткими рукавами. – “Жизнь невозможно повернуть назад…”, – закатив глаза, прогнусавил он строчку из старого советского шлягера, дирижируя ручкой.

      – А хоть бы и так, – отбила выпад Тэтчер. – Всё лучше, чем эти ваши: “Вечно молодой…” и “вечно пьяный”. Пустили культуру на самотек, понимаешь, и вот нате вам, получайте.

      – Зато система образования у нас – о-го-го! – посмеялся парень и, направив ручку в собеседницу, заметил снисходительно: –