Хенемет-Амон. Павел Сергеевич Марков

всевозможными узорами. Вот на одной красками запечатлен извечный бой Ра со злобным змеем Апопом. Могучий бог заносит для удара свое копье, чтобы поразить порождение Хаоса. На другой изображены крестьяне, собирающие финики и виноград, чтобы затем положить их в деревянные кадки на хранение. А вот, на третьей, виден лик самого Сета – бога ярости и песчаных бурь, войны и смерти. Тело человека с головой отца когтей[1]. Стена с росписью выходила на запад, в сторону пустыни.

      Но больше всех выделялся и поражал воображение огромный храм Птаха. Издалека он напоминал настоящую крепость. Его стены, возведенные из кирпича, возвышались над всем городом на множество небиу[2], как символ власти и покровительства над городом. А возле главного входа в обитель великого бога горделиво стояли две статуи из чистого мрамора, посвященные хозяину этой земли.

      Саргон представил, как находится на самой вершине, и у него невольно закружилась голова. Он не сразу сообразил, что Саптах продолжает разговор.

      – Прости, – спохватился мулат, – я не расслышал.

      Торговец хмыкнул:

      – Засмотрелся что ли?

      – Точно, – признался Саргон, вновь бросая мимолетный взгляд на святилище.

      – Ты же видел его уже.

      – Видел, но… не перестаю восхищаться.

      – Д-а-а, – согласился караванщик, – в Нубии нечасто такое увидишь, а?

      – Не часто. Но и там есть на что посмотреть.

      – Правда?

      – Стоит там один храм. Настолько высокий, что кажется лестница ведет прямо в небеса. А две башни смотрят на город, подобно огромным великанам.

      – Хм… интересненько.

      Саргон улыбнулся:

      – Это видеть нужно, чтобы почувствовать. Как дом Птаха.

      Они замолчали и какое-то время ехали в полной тишине. Известняк продолжал хрустеть под колесами телеги и копытами Хепа. Бычок неспешно вез их вперед в сторону рынка. Солнце взошло уже наполовину. Кожа начинала ощущать первые признаки жаркого дня. Из домов стали выходить люди. Прикрытые лишь набедренными повязками, они собирали инструменты, дабы отправиться на работу в поле или в храм под неусыпным надзором местных жрецов.

      – Так, насчет паланкина, – внезапно вспомнил Саргон, прерывая неловкое молчание.

      – Ах, да, – караванщик смачно шлепнул себя по лбу, – так вот, мы остановились на том, что я жирный.

      Мулат улыбнулся:

      – Да, путем беглого осмотра, мы в этом убедились.

      – Именно! А это значит, чтобы поднять такую тушу, как я, надо не два раба, а четыре. Причем крепких. А это стоит немало

      – Так купи! У тебя же есть золото!

      – Конечно, есть! – Саптах жалобно покосился на Саргона. – А еще я жадный!

      Мулат рассмеялся и похлопал его по плечу:

      – Тогда и вправду лучше пусть Хеп тебя возит.

      – Вот и я о том же! – просиял торговец. – Давай, моя рогата морда, вези нас вперед!

      Хеп коротко промычал в ответ.

      – Я частенько хожу в храм и молюсь за его здоровье, – добавил Саптах.

      – Он тебе так дорог?

      – Будешь смеяться,