Узники утлого челна. Николай Романецкий

от посторонних глаз буйными зарослями крапивы. По раскрытой Ивиной ладошке неторопко ползет маленький красный кружочек с черными пятнышками.

      – Божья вы коховка, дайте молочка, – шепотом. – Сколько оно стоит? Четыхе пятачка.

      И кажется Иве, будто красный с черным кружочек – она сама. А как же иначе!.. Ведь это она, смешно перебирая коротенькими лапками, ползет по чему-то невообразимо большому, теплому, движущемуся… Нет, вестимо, ползать тут не страшно – ведь ее так любят, – но пора, знаете, лететь к милым детушкам. Скоро ветер поднимется – не очень-то, голубушка, тогда разлетаетесь!..

      С треском – как будто мама распарывает на тряпки выношенное платье – раскрываются за спиной крепкие крылья.

      И вот внизу – земля. Человеческое жилище стоит, покосившись на сторону, поодаль скособоченный плетень, а за плетнем, за крапивным лесом, на коленях, девочка. Она сама, Ива. Поднимается с колен, машет десницей. Кричит:

      – Пхощайте… Пхилетайте еще!

      – Ах вот вы где! – Мама тут как тут. – Ох, несчастье мое!.. Посмотрите, опять все чулки зеленью изгваздали! – Шлеп по заднице, шлеп, шлеп. – О Додола-заступница, да что же это такое! У всех дети как дети, а у меня!..

      Ива снова на земле. Небо осталось красному с черным. Божьей коровке…

      Мама присно шлепает трижды. Шлеп, шлеп, шлеп!

      Ива не плачет.

      Да, в наказание за чулки посадят в темный чулан. Ну и пусть!.. Чулки можно выстирать. А мама быстро отойдет, освободит провинницу. Зато летала ныне, когда еще такое приключится?.. Не всякий ведь жучок впустит в себя человека. Божьи коровки с радостью впускают, а вот мухи – не вдруг. Но с ними-то не очень и хотелось! Что тут интересного – оказаться в мухе. Летать с лепешки на лепешку в коровнике. Или ползать по укрытым марлей пирогам на столе.

      – Кыш, проклятые, налетели! Для вас я, беси сраные, пекла! – Сразу мухобойкой.

      Шлеп, шлеп, шлеп…

      И только мрак внутри да пустота – мушиный страх, мушиная пагуба. Мушиная судьба…

      Нет, уж лучше – божьей коровкой. Пироги-то так и так Иве достанутся, те, что папа, вернувшись с покоса, не съест. А папа никогда все не съест, обязательно дочке оставит. Дочушке… Теплые пироги с холодным молоком – это почти как летать!..

      – Идите в чулан! Вы наказаны! – Мама уже не шлепает дочку. – О Додола-заступница, чем я прогневила вас, за что мне такое дите?!. Нет бы посмотреть, как я тесто месить стану!

      – Я буду смотхеть, мамочка! Буду! Пойдемте?!

      Мама не смягчается:

      – Нет уж, ступайте в чулан. В чулан!.. – Продолжает причитать: – О Додола-заступница, чем я…

      Ну и ладно, в чулан так в чулан. Там мышки бегают. Ма-а-асенькие!.. И коли повезет, можно побыть мышкой. Вестимо, не так здоровско, как божьей коровкой, но тоже интересно.

      Провинница идет отбывать наказание с едва скрываемой радостью.

      – Что за девчонка… – уже притворно вздыхает мама. – Не иначе, след вести к чародею. Но не ныне, погожу еще лето. До школы…

      Ива чувствует мамино притворство. А к чародею