Леший. Хозяин Черного леса. Артур Гедеон

дверь на щеколду, повернулась к нему и двинулась на него с улыбкой.

      – Неужто думал – уйду?

      – Думал, – со всей непосредственностью кивнул он.

      – Глупенький ты, Иван.

      Стоя в двух шагах от него, развязала она поясок и скинула через голову сарафан. И не было больше на ней ни лоскутка материи, и осталась она как есть. А он ошарашенно смотрел на нее, и только. Распустила хозяйка волосы, и те расплескались волнами по ее бедрам. Широкий куст между ног так и притягивал уже затуманенный взор путешественника. А ее огромная грудь, несомненно не раз носившая в себе молоко, грудь, что не поместилась бы и в четырех руках, и шести, коли бы столько было у Протопопова Ивана, с бурыми набухшими сосцами, так и совсем помутила его рассудок.

      – Готов? – спросила она.

      – К чему? – пролепетал он, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди – мячиком летит прочь!

      Она подошла к нему вплотную – как от горячей печи от нее шел жар.

      – Ко всему, барин, о чем мечтал, глядя на меня.

      – Готов, – едва выговорил он.

      – Сядь, барин, на стул – сапоги стяну, – сказала она.

      Он исполнил. Хозяйка стащила с него сапоги. Затем сама раздела его, и такими умелыми руками, что будь Протопопов Иван потрезвее, то о многом бы догадался, а за мундиром и нижнее белье смахнула с него. Как ветерком подуло – и нагим он остался перед ней.

      – Красив ты, барин, и лицом, и телом, – только и сказала она. – Идем, милый.

      Взяла его за руку и потянула в постель. Первой легла и широко раскинула ноги. Темные волосы ее волнами расплескались по подушке.

      – Так что значит твое имя? – несмело двигаясь на нее, спросил он. – Инджира?

      – Сладкий плод, – ответила хозяйка постоялого двора. – Знала мать, как назвать меня, наперед знала. – Ложись на меня, барин, – поманила она его. – Люби меня!

      И он не посмел ослушаться – и лег на нее, потому что сам уже горел желанием. Но что его огонь был в сравнении с ее неистовым пламенем? Ее горячим телом можно было пожары чинить! Он как будто на печь лег, как в костер бросился! И тотчас весь растворился в ней. Потек по ней как кусок масла по раскаленной сковороде, разве что не зашипел! Откуда в ней был этот жар? Да она еще руками через спину обхватила его и ногами взяла в любовный замок. Ни с одной из петербургских дам, коих было три в его интимной жизни, и ни с одной из столичных куртизанок и особ легкого поведения, коих было значительно больше, Протопопов Иван ничего подобного не испытывал.

      Полночи они варились в том любовном котле на самом неудержимом огне. И когда рассвет уже близился, крался по серой и прохладной ковыльной степи к постоялому двору, глядя на красоту, раскинувшуюся перед ним в полумраке, при двух еще горевших свечах, он спросил:

      – Бунтарь Емельян Пугачев проходил через ваши земли со своей ордой?

      – Еще как проходил, – откликнулась она.

      – И ты была тогда здесь?

      – Была.

      Она повернула к нему голову, и ее смоляные, насквозь влажные волосы