Амлет, сын Улава. Адель Гельт

и пришли только сейчас, а не, скажем, с утра. А это, дай догадаюсь…

      Отец нарочно дважды дернул правым ухом: то был заранее оговоренный условный знак. Я сделал суровое лицо, крепко утвердил задранный кверху хвост и выступил на шаг вправо и вперед.

      – Привет тебе, Гард Гулкьяфуринссон, друг отца моего! Легок ли был твой путь, благосклонны ли оказались могучие асы? – сделал я все, кажется, правильно, и даже имя здравствующего патриарха копытного народа произнес без ошибки.

      – Привет и тебе, юный Амлет, сын Улава! – друг отца зримо построжел, но сквозь постную гримасу явственно рвалось наружу совершенно лошадиное радостное ржание. – Ты сильно вырос с нашей последней встречи!

      Нет у моего отца более близкого и верного соратника, чем брат его жены, мне же матери: это Фрекьяр, сын Тюра, лучший разведчик полуночной кромки Исландии. Считается, что дядя необычайно силен, пусть ни разу не победил он в состязании метателей дубовой колоды. Ловок он тоже необычайно: попасть стрелой из лука морскому зверю в глаз, пройти по натянутой веревке или прокрасться в стан диких людей и всех там тайно вырезать насмерть – это все о нем.

      Сейчас дядя себе не изменил: появился вдруг и совсем близко, немного озадачив портовых стражей и явно обрадовав Медное Копыто – как и все настоящие бойцы, тот ценил мастерство воинской ухватки.

      Надо сказать, что Рыбоед любит меня как родного сына, а у него и таковых уже почти шестеро. Очередного по счету носит его жена, и великий скальд Снорри Улварссон, знающий все и про всех, уверяет, что снова родится мальчик. Любовь дядина по-настоящему крепка, как и рука его, которой он чаще раздает подзатыльники, чем здоровается, а еще дядя не упускает случая надо мной подшутить, пусть и почти не обидно, но всегда не вовремя. Сыновья же его в этом отцу послушно следуют.

      Благо, сейчас сын Тюра явился без сыновней дружины – один, сам.

      – Особенно, если принять во внимание то, что в вашу последнюю встречу, – радостно заявил он как бы вместо приветствия, – мой племянник был размером примерно вот с это яблоко, или и того меньше, и пребывал во чреве моей благородной сестры!

      Яблоко, само собой образовавшееся в дядиной руке, было отдано прибывшему другу, и немедленно исчезло, хрупнув на крепком ряду белых зубов.

      Стало темно, не вдруг, а нарочно: это я цепко ухватил время за самый краешек и слегка потянул на себя. Все вокруг почти застыли, двигаясь, будто огромная беззубая рыба, что рожает детей живыми и кормит их молоком, в толще вод: весомо и очень медленно. Звук же пропал совсем, и было это хорошо: никто не услышал тонкого моего скулежа. Я еще юн годами, пусть и не совсем щенок, и настоящего Голоса у меня еще нет, так, слабый и тихий, но для силы Песни громкость ее почти ничего не значит.

      Зачем я это сделал?

      Не поверите – из любопытства. Мне страшно, до чесотки между лопатками, захотелось еще раз, внимательно и со смыслом, посмотреть на то, как ест яблоко друг и гость моего отца: зубы его, крепкие и ровные, похожие даже не на частокол, а на