Некрасивая фамилия. Светлана Стичева

вот я сейчас кому-то!

      Мы бросились наутёк, понимая, что шутки с Ринатом плохи. Их было три сестры и два брата в многодетной семье без отца, Ринат самый старший. С виду спокойный и обстоятельный, он работал в столовой на Комбинате и пользовался уважением. Я слышала, как к нему обращались при встрече и молодые, и старики: «Уважаемый Ринат Маратович!» Вот и Ида смотрела на него снизу вверх, приоткрыв пухлые губы, в глазах обожание: Ринат женихом был завидным, внешне опрятным, не жадным, не злым. Как поучала меня мама: «Главное, чтобы человек был хороший!» Сколько себя помню – мама готовила меня к замужеству, как к главному событию жизни.

      Ринат был из крымских татар, сосланных в эти края в середине двадцатого века. В Тушинске их было меньше, чем немцев. Немцы были не то из пленных, не то из специально собранных по лагерям. Считалось, что они городок и построили, после чего им разрешили остаться. В частном секторе недалеко от нашего двора, в череде маленьких домиков за небольшими, по пояс, заборчиками из сетки, мы видели сухоньких бабушек в длинных старомодных юбках, поливающих жизнерадостную огненную герань, что росла под окнами. Бабушки перебрасывались между собой непонятными словами и всегда улыбались нам, детворе, подсматривающей из-за забора. Как-то раз одна бабушка пыталась угостить нас клубникой, протягивая тарелку крупных спелых ягод, но Пашка строго мотал головой, и мы не смели. Так мы учились распознаванию «свой-чужой». Всё непонятное, непохожее – это «чужое», это опасность, это нельзя. Немцы они немцы и есть, уже не враги, но кто их там знает… Имело значение и количество: главный – тот, кого больше. А больше в Тушинске было русских, или похожих на них славян. Местных мы видели только на рынке, где они торговали овощами и фруктами. В азиатах сильнее всего меня удивляло то, что они непрерывно, даже в жару, пили горячий чай из пиал с синим орнаментом и золотым ободком. Светло-жёлтый чай почему-то назывался «зелёным», он имел кисло-терпкий вкус и дома у нас не приветствовался. Папа всегда заваривал чёрный, из пузатой бумажной коробочки с таинственной надписью «Байховый». А зелёный стоял на верхней полке кухонного шкафа, и доставали его только тогда, когда приезжала Рая, мамина сестра. Она любила зелёный чай, считая его полезным для почек, и с Раей никто не спорил, потому, что она работала медсестрой в столице республики.

      В этом немецком квартале я познакомилась с Викой.

      Первый раз я увидела её, когда она сидела на урюковом дереве и читала «Алису в стране чудес», незнакомая девочка не из местных. Дерево урюка, урюк, как все его называли, в отличие от собрата своего абрикоса, растёт вширь активнее, чем в высоту, и имеет густую крону, что даёт хорошую тень. Урюк любили высаживать во дворах, подальше от пешеходных дорожек: своими мощными корнями, что ползут далеко от ствола в поисках воды, он взламывает и корёжит асфальт тротуаров. Поэтому на улицах азиатских городов росли, в основном, чинары, серебристые тополя и карагач, они не так портили ландшафт корневой системой. Урюк зацветал весной самым первым, в конце марта, нежно-розовым, не таким, как позднеапрельский