Врач. Жизнь можно подарить по-разному. Аня Вьёри

ей, какая она сволочь. Надо же, как меня кроет… А ведь мы с ней так нормально и не поговорили тогда. Выдыхаю. Продолжаю:

      – Если ничего страшного мы не увидим, то завтра берем вас на биопсию и, скорее всего, постановку зонда.

      – Постановку чего? – Катя хмурится.

      – Зонд, – повторяю ей. – Ты наверняка видела у детей здесь, через подключичную вену выведено.

      – А, подключичка, – хмурится Катя.

      – Нет, – качаю головой. – Мы ставим зонд напрямую в сердце. Это для химиотерапии. Так эффективнее.

      – Что? – Катя медленно оседает на кровать. – Но… – вскакивает. – Марк… Александрович…

      Запинается! Твою ж… Я для нее Марк Александрович! Не могу…

      – Катерина, – стискиваю руки в кулаки, опускаю взгляд, нет, не буду называть ее по отчеству. – Точный диагноз вашего сына вам назовут завтра, – смотрю куда-то в стену над ее головой, не могу смотреть в глаза. – Но химиотерапия ему понадобится. Не переживайте, – набираюсь сил и перевожу взгляд на ее лицо, – операция по постановке зонда – это несложная отработанная процедура. Лично я их делаю не меньше трех каждый день.

      – Но, Марк… Александрович, – опять спотыкается на отчестве, – это же просто ушиб! Почему вы так уверены? Наши врачи нам ничего такого не сказали…

      – Я без биопсии не могу вам сказать ничего более конкретного.

      Могу на самом деле. Почти все сказать сейчас уже могу. Только политика отделения такова, что объясняться с ней будет завтра Борисов. Думаю, что, наверное, попрошу у него поприсутствовать при разговоре как лечащий врач.

      Катя всхлипывает. Смотрю на нее и понимаю, что больше всего на свете хочу сейчас взять ее в охапку и прошептать ей в макушку: «Успокойся. Ты должна быть сильной!» Пообещать, что буду рядом. Черт. Да я и так, и этак буду рядом!

      Нет… Не могу. Разворачиваюсь, иду к выходу из палаты.

      – Марк Александрович, – кричит мне вслед.

      – Катя, – замираю, оборачиваюсь, – не зови меня по отчеству, пожалуйста.

      Катя

      «Не зови меня по отчеству». Да как же… Как?

      Оседаю на кровать рядом с Мишуткой, прижимаю его к себе и мысленно улетаю в те времена, когда вот этот татуированный дядька доктор был для меня просто Марик. Он всегда злился, когда его так называли другие. Разрешал только мне. Наедине. Шепотом.

      Грудь больно обжигают воспоминания, желудок завязывается в тугой узел, а из горла сам собой вырывается болезненный вопль. Сын смотрит на меня недоуменно, а я, стараясь скрыть слезы, беру его на колени.

      – Все будет хорошо, малыш, – чуть покачиваю моего красавчика, – дядя доктор сказал, что все будет хорошо.

      – Дядя холосый, – тянет Миша, а я плотнее прижимаю его к себе, вдыхаю запах его волосиков.

      Дядя… «Не зови меня по отчеству…» Он вечно ссорился со своим отцом. Из-за мачехи.

      Мама Марка умерла от рака легких, когда тот был подростком. Отец почти сразу привел в дом другую женщину. Марик был уверен, что эта связь началась еще при жизни матери… Винил отца, что именно из-за его измены