Качели. Ракитин Кирилл

тебя. Прости.

      – Ты бросаешь меня? Я больше тебе не нужна? – Таня замерла и опустила руки; казалось, девочка сейчас расплачется. – Ты не хочешь ждать, пока я вырасту? Говори уже прямо; я больше не твоя невеста?

      – Нет…то есть да, – окончательно смешался Егор. – Я не это хотел сказать. Конечно, ты мне нужна. Очень нужна! Но я подумал, что тебя станут дразнить. Ты обидишься на меня из-за моих слов, и разозлишься.

      – Обижусь? Разозлюсь? – Таня искренне рассмеялась. – Как можно обидеться за то, что кто-то признаётся тебе в любви?

      – В любви?! – оторопело повторил Егор. – Кто признаётся?

      – Причём публично, – Таня закружилась смеясь, а затем, остановившись почти вплотную напротив Егора, сказала неожиданно очень серьёзно, – Я дала тебе своё слово, ты мне своё. Теперь мы связаны этими словами. Нравится тебе это или нет, но теперь это так. Хочешь отказаться от своих слов – откажись. Имеешь право. Но после сказанного это будет уже предательство, а не просто отказ. Вот так-то.

      Затем Таня снова улыбнулась своей печальной улыбкой, и сунув в руки вконец обалдевшему и деморализованному Егору свой портфель, преувеличенно грустно вздохнула:

      – А ведь кто-то обещал накормить меня после школы.

      Егор вдруг ясно понял, что Таня тогда не просто так молчала, подавленная случившимся у неё дома. На самом деле она думала. Она решала. Она выбирала свою линию поведения. И теперь, приняв какое-то решение, она более не рефлексировала, не дулась и не рыдала; она теперь просто жила. И вела себя так, как и должна была вести себя обычная девочка её возраста без особых проблем в жизни.Егор был в недоумении. Эта девочка не просто не походила ни на какую другую, из ранее виденных им; её поведение противоречило всем представлениям Егора о том, как должна была она себя вести в этой весьма непростой для неё ситуации. А то, что она на самом деле непростая, Егор понимал хорошо. При этом Таня отнюдь не выглядела глупой, а совсем даже напротив. Она и сама наверняка сознавала всю сложность своих жизненных обстоятельств. Но вела себя при этом так, словно и не было никаких этих обстоятельств вовсе. Если не считать её утреннего молчания по дороге в школу, конечно.

      Иная, натасканная постоянным тренингом на поиски всего отличающегося от обычного, ипостась Егора, радостно вцепилась в предложенное лакомство. И пока сам Егор являл собой (и при этом именно так он сам себя и понимал) образ заботливого «старшего товарища», переживающего за маленькую подругу, его подсознание лихорадочно анализировало необычное поведение этой удивительной девочки, ища, за что здесь можно зацепиться, как это можно описать, и как всю эту историю можно было бы использовать в дальнейшем.

      Егор сам бы ужаснулся своему цинизму, осознай он это своё двоемыслие.

      Но сейчас обычная болтовня с Таней «обо всём и ни о чём» маскировала эту скрытую от его же собственного разума работу мозга.

      Несмотря на своё увлечение литературой, и связанную с этим некоторую отрешённость от банальности быта, Егор был