Главный инстинкт (сборник). Максим Стрежный

склонил он гордо посаженную, слишком рано начавшую лысеть голову. – И здравствуйте…

      – И здравствуйте, Этьен! – ответила ему Арцимович, видя как постепенно гаснет его с надеждой обегающий помещение взгляд.

      – Аллочки нет, – продолжила Арцимович, – она с вместе вашими коллегами учится на Ангаре.

      «Улетела и даже не предупредила», – прибавила она мысленно.

      Широкая белозубая улыбка Этьена исчезла лишь на секунду.

      – Ах, – сказал он, – Не знал, что вы одна, – непременно захватил бы вина! – и прищелкнул пальцами.

      – Я бы вас с ним и забраковала…. Поберегите его лучше для Аллочки. Впрочем, если я узнаю, что вы ее здесь поите, забракую вас обоих.

      – Вы сегодня суровы. Куда прикажете?

      Легкое пришепетывание, которым приправлялись реплики Этьена, удачно оттеняло чересчур вежливый тон, с которым они подавались.

      – А вот в креслице присаживайтесь. Только разденьтесь сначала.

      Этьен стал раздеваться.

      – Прямо даже неловко, – пробормотал он.

      – Ничего-ничего. Поднимите-ка руки. Отлично! Вы случайно танцами не занимаетесь?

      – Как же не занимаюсь? Приходите как-нибудь к нам на хуторок в пятницу, сами все увидите.

      – Непременно, вот только Аллочку дождусь.

      Арцимович принялась закреплять на нем датчики «обвязки».

      – Может быть, я лучше сам?

      – Зачем же сам? Сервис входит в стоимость… Вы сегодня начальство вперед не пропускаете? Владимир Евгеньевич обычно первым заходит. А сегодня уже и материаловеды прошли, и физзащита.

      – Владимир Евгеньевич там, в коридоре. Он… еще зайдет.

      Владимир Евгеньевич зашел предпоследним.

      – Здравствуйте, коллега-диагност, – сказал он неожиданно глухим голосом. Левую руку он держал в кармане пиджака, а правой делал какие-то невнятные движения – то ли призывал доктора без нужды не хлопотать для него, то ли одобрительно поглаживал по голове воображаемого ребенка.

      Арцимович прищурилась.

      Владимир Евгеньевич улыбнулся.

      «Улыбка у него была хорошая. Как у многих некрасивых людей», – в который уже раз припомнила Арцимович. Она поздоровалась и предложила Владимиру Евгеньевичу раздеваться и присаживаться.

      Когда она начала крепить на нем «обвязку», Владимир Евгеньевич вдруг стал морщиться.

      – Простите, – сказал он, – сегодня просто день очень… выразительный.

      И опять сделал неловкое движение рукой.

      Арцимович украдкой проверила свое декольте – но нашла его не более выразительным, чем обычно.

      Получив результаты обследования, она несколько секунд постукивала ноготками по рамке планшета. Ноготки были аккуратно отточены, и звук получался весьма вкрадчивым.

      Владимир Евгеньевич какое-то время тихо переносил взгляд ее больших, окаймленных длинными ресницами синих глаз, потом поднял руку и провел ею по седоватым и в самом деле несколько встопорщенным усам.

      – Владимир Евгеньевич, –