Однажды в замке. Элоиза Джеймс

как вошел в бальный зал. Теперь его сердце принадлежит тебе.

      Лила помедлила, почти наверняка для того, чтобы выдуть в окно кольцо дыма.

      – Это довольно романтично, не думаешь?

      – Герцог действительно признался в своих чувствах? Потому что мне он влюбленным не показался, хотя перед глазами все так плыло, что трудно сказать наверняка.

      – У него на лице все было написано.

      – Хорошо бы это оказалось правдой, поскольку во время танцев мы и словом не перемолвились.

      Эди заерзала, пытаясь охладить горящую щеку об очередной участок подушки.

      – Не размахивая сигарой! Дым идет в комнату.

      – Прости.

      Последовала секунда молчания, пока Эди размышляла, что хуже: умереть от инфлюэнцы или выйти за человека, чье лицо она не успела ясно разглядеть.

      – Как он выглядит? – спросила Эди. – И позвони, чтобы пришла Мэри. Голова просто разрывается от боли.

      – Я сделаю тебе холодный компресс.

      – Нет, не смей отходить от окна, пока не докурила эту мерзкую штуку.

      – В таком случае как, спрашивается, я должна позвать Мэри?

      Даже лежа лицом вниз, Эди могла сказать, что Лила остается на подоконнике.

      – У тебя нет настоящих материнских инстинктов, – пожаловалась она.

      – Совершенно верно, – сухо заключила Лила. – Что к лучшему, учитывая обстоятельства.

      После смерти матери Эди лорд Гилкрист много лет не женился, пока в тридцать шесть не потерял голову и не влюбился в Лилу. Эди не слишком жаловала мачеху, так и излучавшую чувственность, что и не нравилось тринадцатилетней девочке. Ей был отвратителен тот факт, что отец женился на двадцатилетней девице, чьи алые губы и точеная фигура казались Эди вызывающими.

      Но года два спустя она однажды наткнулась на плачущую Лилу и узнала, как мучительно сознание того, что она не способна дать мужу наследника. За последующие годы они стали настоящими подругами. Увы, детей у Лилы так и не было, и позже она стала курить и вести себя несколько развязно.

      – Мне не стоило этого говорить. Прости, – сказала Эди.

      – Все в порядке. Возможно, из меня в любом случае вышла бы кошмарная мать.

      – Вовсе нет. Ты милая и веселая, и если выбросишь сигару и сделаешь мне холодный компресс, я буду любить тебя вечно.

      Лила вздохнула.

      – Ты ее потушила?

      – Да.

      Минуту спустя она коснулась плеча Эди:

      – Тебе придется повернуться на спину, чтобы я могла положить компресс.

      Эди немедленно послушалась.

      – Вчера вечером ты тоже восхитительно выглядела, Лила.

      Прищурившись, она оглядела мачеху. Та вечно ограничивала себя в еде, но Эди считала, что ее фигура и так прекрасна.

      – Спасибо, дорогая, – улыбнулась Лила. – Хочешь, я позвоню Мэри. Пусть поможет тебе переодеться и лечь под одеяло.

      – Нет. Я слишком устала.

      Лила есть Лила – и отсутствие материнского инстинкта сказывалось: она не стала настаивать, а просто положила влажную тряпку на лоб Эди