Однажды в замке. Элоиза Джеймс

[1]…

      Возможно, и Шекспир иногда на что-нибудь годился.

      Розовые губки леди Эдит сложились в улыбку. Низко присев, она наклонила голову:

      – Ваша светлость, какое удовольствие познакомиться с вами.

      Для Гауэйна графиня словно перестала существовать. Мало того, зал, полный людей, слился со стенами.

      – О, удовольствие целиком мое, – возразил он, не кривя душой. – Могу я иметь честь пригласить вас на танец?

      Он протянул руку. Сей жест был встречен без особого энтузиазма, но со сдержанностью, привлекавшей его так же сильно, как оттолкнула бы готовность. Гауэйн хотел одного: заставить эти безмятежные глаза светиться для него, видеть в ее взгляде восхищение, даже обожание.

      Леди вновь наклонила голову и взяла его руку. Ее прикосновение жгло даже сквозь перчатки, словно согревая некую часть его души, которая до сих пор была холодна. Вместо того чтобы поморщиться, он боролся с порывом притянуть ее ближе.

      Эдит танцевала грациозно, как морская волна. И все время молчала.

      В танце приходилось отстраняться и отдаляться. Пара оказалась в другом конце зала, и тут до Гауэйна дошло, что они до сих пор не обменялись ни словом. Он не мог вспомнить ни одного человека, который был бы столь же молчалив в его присутствии. И все же она, очевидно, не испытывала ни нужды, ни склонности говорить с ним. Ему же и молчание казалось приятным.

      Гауэйн осознал, что испытывает огромное удивление.

      Они повернулись и стали продвигаться обратно. Он пытался придумать, что сказать, но на ум ничего не приходило. Герцог овладел искусством вежливой беседы и мог несколькими, прекрасно выбранными словами успокоить целую гостиную, полную людей, взбудораженных его присутствием.

      Но по его мнению, молодые леди не нуждались в поощрениях. Обычно они лихорадочно улыбались, болтали глупости, а их глаза посылали сверкающие послания в его сторону. Гауэйн был отнюдь не глупцом. И понимал, что жизнь только сейчас преподнесла ему само совершенство. Все в Эдит было изысканным: ее непринужденное молчание, ее безмятежность, ее очаровательное лицо, манера танцевать так, словно ноги едва касались земли.

      Из нее выйдет идеальная герцогиня Кинросс. Гауэйн уже представлял портреты, которые закажет: сначала только герцогини. Потом второй из четырех или пяти: он предоставит ей решать вопрос о количестве детей. Но первый будет висеть над каминной доской в величественной гостиной.

      Танец закончился – заиграли вальс. Леди Эдит присела перед ним.

      – Вы окажете мне честь протанцевать и этот танец?

      Его голос лишился обычного размеренного тона и звучал взволнованно.

      Она подняла на него глаза и тихо ответила:

      – Боюсь, что этот танец обещан лорду Бекуиту…

      – Нет, – отрезал Гауэйн, хотя прежде никогда не поступал так неучтиво.

      – Нет?

      Глаза Эдит слегка расширились.

      – Этот вальс мой.

      Стантон протянул руку. Леди чуть помедлила и снова