Я здесь не женщина, я фотоаппарат. Фронтовые дневники. Анна Долгарева

взяли, и ничего, научилась быстро, мышей ловит только так.

      – Зачем вторая кошка? – спросила я.

      – Зима скоро, мыши полезут в блиндажи греться. Если кошка их ловить не будет, то мы с мышами и спать будем. Блиндажа у нас два, а кошка одна. Была другая, но умерла, когда котёнка рожала. Так она один раз ласку притащила, а второй раз вообще зайчонка. Настоящая хищница, – рассказал Ладога.

      Мелкая хищница Масяня подставила пузо, чтоб погладили.

      Вечером над позициями высыпался Млечный Путь, огромное звездное небо. Звезды были южные, крупные, яркие.

      Оскар рассказал о психологических особенностях разных военных:

      – Гаубичники – эти не привыкли, чтобы по ним били… Отработают с пятнадцати километров и укатятся. Миномётчики самые «отбитые», потому что для кучного огня им нужно поближе подобраться, и тогда по ним «ответка» идёт бешеная: лупят из «сапогов», из АГСов, из всего чего угодно. Но самое психологически тяжёлое – это когда по тебе из автомата начинают стрелять, потому что кажется, что тебя засекли. Если засекли – считай, всё, ты труп… А вот пехоте, наоборот, привычно, когда по ним из автомата бьют, зато когда из более тяжёлого – тут могут запаниковать.

      Я погладила огромную немецкую овчарку по имени Бриг. Тот развалился на земле, задрав вверх лапы, и поскуливал от наслаждения. Дворняга поменьше, но тоже немаленькая, тихо подошла и уткнулась в меня носом.

      – Это Шельма, – сказал мне кто-то из невидимых в темноте солдат.

      – Грустная она какая-то, – ответила я.

      – Она всегда грустная. Как её хозяева уехали на Украину в 2014 году и её бросили, так всё время грустная ходит. Оттого и толстая. Потому что когда грустит, сразу жрать начинает.

      – Как я её понимаю, – вздохнула я.

      – Если противник дальше, чем в трёхстах метрах, не стрелять! – проскрипел механический голос в рацию. – Не стрелять! Приказ поняли? Иначе со страшной силой покараю!

      Два выстрела легли далеко, следующие три – ближе.

      – Это «сто двадцатые», – сказал один из солдат.

      – Нет, – возразил другой. – «Восемьдесят вторые», просто погода тихая, звук сильно разносится.

      Очередная мина взорвалась совсем громко.

      – «Сто двадцатая», – уверенно сказал первый.

      Я почти заснула под этим огромным небом. К полуночи стрелять перестали, только стрекотали цикады…

      – Кота украли, – монотонно жаловался голос в темноте. Он говорил об этом весь вечер. – Нет, ну ты представляешь, маленьким подобрал, выходил, выкормил. Ошейник на него надел противоблошиный. Кот стал здоровенный такой, пушистый. И уже третий день его дома нет. Украли, точно украли. А он молодой ещё, года нет. И красавец такой.

      Спала, положив голову на лапы, овчарка Бриг. И грустная собака Шельма растянулась у ближайших человеческих ног.

      Млечный Путь тёк с востока на запад – огромный и переливающийся.

      Желобок

      Был поздний вечер и слишком горячий чай. Мы сидели в посёлке Донецком – с Фоксом; я пыталась записывать.

      Он рассказывал:

      – Девять человек