Я здесь не женщина, я фотоаппарат. Фронтовые дневники. Анна Долгарева

начала крениться.

      Я подумала, что «лупили со всего, что было», – это, в общем, описывает тактику ополчения 2014 года, людей, до этого не имевших дела с войной, удерживавшихся в основном на личном мужестве, на русском авось, на беспримерной какой-то отчаянности.

      Он упомянул также, что пленных вэсэушников посадили на автобус и отправили восвояси, а там, мол, их расстреляли «айдаровцы», не знаю, правда ли это, – тогда ходило много подобных слухов.

      Потом мы пили чай, и казак рассказывал, как оставляли Лисичанск. Это было через два месяца: 22 июля войска ополчения под командованием Мозгового ушли из города.

      Ну то есть оставляли Лисичанск другие, а он не знал даже, что войска уходят из города. Он лежал в больнице с тяжёлой контузией. Мимо него прошёл даже тот факт, что большинство «тяжёлых» вывезли из Лисичанска за сутки. Он очнулся утром от грохота разрывов в полупустой больнице – словно кадр из зомби-апокалипсиса.

      – Валили «Грады» по городу, валила арта. Я вышел – везде пусто. Увидел на стоянке свою машину и ещё одного пацана, он тоже не знал, что делать. Мы сели – и рванули на выезд. Я вижу, там шесть разбитых машин стоит. Дорога простреливается. Что делать – непонятно, – всё так же бесхитростно сверкая глазищами, поведал Эдуард. – Ну, я по газам. Пули по машине, стёкла сыплются. Но мы прорвались. Чудом, я ж говорю, шесть машин там, на выезде, и осталось.

      Трещала рация. Эдуард рассказывал.

      Прилетел он в Кировск, оказалось, что Мозговой – в Алчевске.

      – Я к нему в Алчевск приехал и отдал икону, что у меня в машине висела. Ведь это она нас спасла! Шесть машин там осталось, а мы вырвались, – говорил Эдуард.

      И ни одного дурного слова о тех, кто оставил его в лисичанской больнице.

      – Полтинника тоже никто не предупредил тогда, они там ещё дня три воевали, – добавил Юрий Константинович, офицер, с которым я приехала. – А дядя Вова, есть такой у нас, он вообще партизанил.

      Эдуард, сияя, закивал.

      Дядя Вова

      – Устаю, – сказал. – Ножки тоненькие, слабые, пять лет на них до дома иду – не дойду.

      А голос был весёлый и глаза хитрые.

      Дом у него был на той стороне линии разграничения – на украинской. Вот и шёл, шёл, всё никак не мог дойти.

      – Абы сказали: отам нимець стоить, делай что хочешь, – он ужасно легко переключался с украинского на русский, – я б дошёл. А то запрещают.

      – Он бы дошёл, – подтвердил его товарищ. – Как там про тебя сказано? «В плен не брать, особо опасен, владеет всеми видами холодного и огнестрельного оружия».

      – Действительно владеете? – уточнила я.

      – Та шо, я такой дурачок? – удивился дядька Вова.

      Движения у него были лёгкие, совсем не сочетающиеся с остальным обликом – на вид ему было лет шестьдесят. Он не сидел на месте: то складывался пополам, словно длинные ноги у него телескопические, то распрямлялся. Я такую пластику видела однажды у тренера по йоге.

      – Владеет, владеет, – подтвердил товарищ.

      – Та не, я