На берегах Южного Буга. Подвиг винницкого подполья. Дмитрий Медведев

не управлюсь…»

      Он любил свою работу партийного пропагандиста, любил и, казалось, умел выступать перед людьми. Но какими вялыми, сухими, абстрактными представлялись теперь все его речи. Разве он умел говорить о патриотизме? Разве сам он понимал до конца, что такое для советского человека его Родина? Это мало понимать – это надо ощущать физически. Это – как биение сердца, без которого нет тебя. Это боль, которая живет в тебе день и ночь, не успокаиваясь и не отступая. Ты должен бороться – без этого незачем жить.

      На другой день он снова отправился в свое путешествие, на третий день – снова и, вероятно, так и ходил бы до тех пор, пока не свалился бы от истощения. Он знал, он предчувствовал, что встретит желанного знакомого; всем своим существом он верил в эту случайную встречу.

      Он верил и ждал этого, и все же, когда на углу улиц Днепровской и Коцюбинского его окликнул женский голос, он подумал: «Ну, теперь держись. Есть и такие, что за десять марок продадут коммуниста».

      И он, так долго и настойчиво искавший встреч, что помогут ему выйти на путь борьбы, решил идти, не оглядываясь на окрик, не ускоряя и не замедляя шага. Но сзади уже догоняли торопливые, звонко постукивающие по обледенелой мостовой шаги.

      – Трофим Корнеевич!

      Дальше притворяться было бессмысленно. Квитко остановился. Перед ним стояла незнакомая женщина, закутанная в шаль, в летнем потрепанном пальто, с кошелкой, в которой лежали морковь и свекла.

      – Не узнаете?

      – Нет.

      Лицо у женщины было изможденное, усталое. Она, видимо, изрядно замерзла в своем летнем пальтишке, тонкие губы ее были бледны, бескровны.

      – Как же, товарищ Самсонов? Ведь не так давно вы были у нас в Киеве.

      Квитко стал припоминать. Действительно, после освобождения из лагеря ему довелось переночевать в Киеве на одной квартире, куда он пришел с запиской товарища по лагерю. Там гостила тогда подруга хозяйки – Ольга Таганская, бывшая артистка Киевской оперетты.

      Прошло не так много времени, но в стоявшей перед ним изможденной женщине трудно было узнать Ольгу.

      – Что, изменилась? – улыбнулась она.

      – Да, пожалуй…

      Мимо прошел гитлеровский солдат в напяленной на уши пилотке, с поднятым воротником. Он внимательно оглядел их обоих.

      – Пойдемте, – предложил Квитко, – не будем нарушать «новых порядков».

      Ольга недовольно сдвинула брови:

      – Будь они прокляты!

      Но все-таки пошла следом за Квитко. «Зачем она здесь? Что это за “гастроли” по оккупированным городам?» – беспокойно думал он.

      А Таганская продолжала говорить срывающимся шепотом:

      – Когда все это кончится?.. Тысячи расстрелянных, умерших от голода… Это какой-то страшный сон… Мерзавцы!.. Вы видели, во что они превратили Киев?

      – Видел… Что вы делаете в Виннице?

      – У меня