Во имя Солнца. Дарья Савицкая

на этом моменте укоряюще раскашлялись представители нашей Утренней больницы и особенно громко кашляли, вроде бы, те, кто ухаживал за палатами умирающих. Сокол этого даже не заметил, – Вы, Утренний корпус, одарены самой мирной и спокойной, лёгкой жизнью! Ваш труд приятен и лёгок! – раздался укоряющий кашель с той стороны, где кучковались монахи, у которых послушание заключалось в уходе за скотиной и полями, от которых питались все обитатели Королевского Храма, – Вы даже не знаете настоящей работы! Играючи и легко проходит ваша жизнь!

      Конечно же, так всё и было, я мог подтвердить. Каждое второе утро я играючи и легко просыпался в семь утра, после крепкого и сладкого трёхчасового сна, и летящей походкой бежал скорее к колодцу, потому что вода на кухню всё ещё почему-то не переносится по молитвам полдников, а ездит туда на плечах дежурных при кухне ничтожных монашков вроде меня и моих соседей по келье. После этого я прощался со своим соседом Кори, который играючи и легко бежал отдыхать на поле: он и другие ребята там, как правило, потехи ради наперегонки копают картошку, рвут сорняки и предаются прочим видам досуга. Вместе со Златом мы играючи и легко шли в корпус, где Злат, повеса и лодырь, каких мало, не нюхавший настоящей крови, щелкал топориком дрова, что семечки, исключительно себе на потеху, а потом, затопив печь, греющую наш коридор (он топит нашу часть корпуса), играючи бежал мыть полы в школе при Храме, помогать своей подруге Лиственнице приводить в порядок архивы, а порой ему даже везло, и он занимался такой плёвой работой, какая другим корпусам только снится. Например, таскал тяжелые тележки с едой в другие корпуса, или убирал стойла, или прислуживал при отпеваниях, ведь это такое удовольствие, стоять шесть часов подряд неподвижно, держа в руках обрядовые подсвечники.

      Я сам, если меня удавалось добудиться, как правило работал при больнице. Легко и играючи перестирывал простыни за больными, делал перевязки и мыл немощных стариков, кормил с ложки, мешал лекарства и приободрял болящих. А по вечерам, когда настоящая работа бывала закончена, шёл отдыхать в конюшню или коровник – люблю, знаете ли, легко и изящно почистить копыта лошади и сыграть с тем же Златом в любимую игру «кто быстрее вычистит от дерьма стойла Зорьки и Бурёнки».

      Не жизнь, а сказка.

      – Ща будет требование, чтобы мы, свиньи неблагодарные, полдникам и вечурикам на входе в пояс кланялись и рыдали от умиления, как они, бедные, трудятся на благо мира, пока мы отдыхаем, – вполголоса произнёс Кори, даже не пытаясь придать лицу хоть какое-то уважительное выражение. Сокола он не любил.

      – Особенно полдники, – сонно ответил Злат, которого я едва расслышал – он стоял по другую руку от Кори, – Бедные, бедные полдники, сидят целыми днями, книжки читают, молитвы читают, проповеди читают, так читать устают, глаза болят, языки отваливаются, не то что мы, лентяи прокопченные.

      – Потому что, как известно…– начал Кори, но его перебила звонкая оплеуха.

      Остролист,