До третьих петухов. Василий Шукшин

откажут, что ли?

      – Там ведь еще что-то сгорело?

      – Кизяки, сараюха… Да сараюху-то я из отходов тоже сделаю!

      – Двести пятьдесят рублей, – подытожил судья. – Мой совет, Алла Кузьминична, заплатите добром, не позорьтесь.

      Алла Кузьминична молчала, не смотрела ни на судью, ни на Ефима.

      – Не могу же я сразу тут вам выложить их!

      «Ах ты, гордость ты несусветная!» – пожалел ее Ефим. И кинулся с подсказками:

      – Да мне их зачем, деньги-то? Вы привезите на баню две машины лесу. Ну и заплатите мне, как вроде я нанял человека рубить… Рублей шестьдесят берут, ну и кормежка – двадцать, – восемьдесят рэ. А там сколько с вас за две машины возьмут, меня это не касается. Может, совсем даром, меня это не касается. А оно так и выйдет – даром: вы молодые специалисты, вам эти две машины с радостью выпишут по казенной цене. Это мне бы…

      – Согласны? – спросил судья Аллу Кузьминичну.

      – Я посоветуюсь с мужем, – резко сказала Алла Кузьминична.

      «Ну, тот парень – не ты, артачиться зря не станет».

      С суда Ефим шел веселый. Ему очень хотелось кому-нибудь рассказать, как проходил суд, какой хороший попался судья, как он дельно все рассудил и какой, между прочим, сам Ефим – пальца в рот не клади. Едва дотерпел до дома.

      Жена Ефима, Марья, сразу – по виду мужа – поняла, что обошлось хорошо.

      Ефим смело вытащил из кармана бутылку и стал рассказывать:

      – Все в порядке! Ох, судья попался!.. От башка! Сразу ей хвост прищемил. Как, говорит, вам не стыдно! Какое самозагорание? Подожгла, – значит, надо платить.

      – Гляди-ко!

      – Что ты! Он ей там такого черта выдал, она не знала куда глаза девать. Вы же, говорит, видите: человек на одной ноге… – Ефим всегда скоро пьянел: не закусывал. – Да он, говорит, вот возьмет счас, напишет куда надо, и тебе зальют сала под кожу. У него, грит, нога-то где? Под Москвой нога, вон где, а ты с им – судиться! Да он только слово скажет – и ты станешь худая…

      Марья понимала, что Ефим здорово привирает, но в общем-то ведь присудили платить за баню! Присудили.

      – Господи, есть же на свете справедливые люди!

      – Фронтовик. Его по глазам видно. Эх ты, говорит, ученая ты голова, не совестно? Проть кого пошла?! Да он, грит…

      – Хватит лакать-то, обрадовался! – сердито заметила Марья. – Ты бы вот не лакал счас, а пошел бы да отнес человеку сальца с килограмм. Приедет мужик-то, ребятишек покормит деревенским салом.

      – А то не видят они этого сала…

      – Да где?! Магазинное-то сравнишь с нашим! Иди выбери с мяском да отнеси. Да скажи «спасибо». А то укостылял и «спасибо» не сказал небось. Мужик-то вон какое дело сделал!

      Ефим подивился бабьему уму.

      «Правда, по-свински вышло: мужик старался, а я, как этот…»

      – Пить со мной он, конечно, не станет: он человек на виду, нельзя… – поразмышлял Ефим.

      – Отнеси сальца-то.

      – Отнесу! Я для такого человека ничего не пожалею! Может, ему денег немного дать?

      – Деньги он не возьмет. За деньги ему выговор дадут, а сальца – ну, взял и взял гостинец ребятишкам.

      Ефим