Бесконечная суббота. Урса Минор

неё в нескольких метрах от них топорщился худосочный тощий подлесок. Из подлеска выбежал маленький, по колено Еремееву, сердитый человечек в красном трико. Волосы у человечка были спутаны и торчали во все стороны, как у давно нечёсаного рыжего пуделя.

      – Вы кто такие?! – замахал руками человечек. – Вон! Вон отсюда!

      – Квитанцию! Квитанцию, чёрт бы вас побрал! – снова зашептал мальчик. Не дожидаясь ответа, он проворно сунул ладошку в карман к Еремееву, достал первое, что попалось под руку, и поспешно сунул человечку квитанцию. Очумевший Еремеев открыл было рот, но слов у него не было, и поэтому с минуту он молча с открытым ртом наблюдал, как гномик, сморщив узкий лоб со сросшимися над переносицей рыжими бровями, читает вслух по буквам его фамилию.

      – Е-РЕ-МЕ-ЕВ.

      Девочка дёрнула мальчика за рукав, зашептала что-то ему на ухо, но мальчик только отмахнулся от неё.

      – Врать неправильно, это очень портит карму. Понимаете, – сказал он гномику, – нам нельзя уходить. Это архат.

      И вздохнул.

      ***

      – Что значит "пытался быть писателем"? – карлик в сером строго посмотрел на него поверх очков.

      Глаза карлика за толстыми линзами были большими и выпученными, а передние зубы напоминали зубы большого старого грызуна, и Еремеев подумал, что похож сейчас на Алису, сидящую перед престарелым безумным кроликом. Получилось смешно.

      Всё так же глядя поверх очков, человек-кролик в сером укоризненно покачал головой.

      – Смех без причины…

      – Признак хорошего настроения, – закончил за него низкий бархатный голос.

      Стена напротив Еремеева дрогнула, и прямо сквозь неё в комнатку, где они сидели, туго втиснулось странное, можно даже сказать уродливое существо. Сказать, что он не имело ничего общего с человеком, – это не сказать ничего. У него было длинное, "тракторное", как у гусеницы шелкопряда-переростка, туловище и огромное количество ходильных ножек. Передняя часть существа была приподнята над полом метра на полтора, а то и больше, потому что, когда "гусеница" вползла в комнатушку полностью и огляделась, её маленькая чёрная головка зависла чуть выше Еремеевского лица. Какое-то время головка эта качалась из стороны в сторону, оценивая увиденное, как головка озадаченной кобры, потом мельком взглянула на съёжившуюся между детьми Зайку, на лежащую у неё на коленях синюю Еремеевскую стёганку, и повернулась к сидящему за столом человечку в сером.

      – У к-к-крапивы в этом году п-почему-то чернеют листья, м-монсеньёр, – заикаясь, пролепетал тот и испуганно задвигал кадыком.

      – Зато чертополох вымахал выше моего роста, – заметила "сороконожка". Вид у неё при этом был не то инфернальный, не то ярмарочный, балаганный. Она неторопливо просеменила к столу и взяла в висящие на груди "ручки" лежавшую перед человечком квитанцию.

      Еремеев провёл рукой по лицу, стирая выступивший на лбу пот.

      – Ну, что ж, господин Еремеев, – сказало существо. – Пройдёмте.

      – Подождите, подождите! – дёрнулся Еремеев в сторону зажмурившейся Зайки. – Я не один.

      Существо