Бесконечная суббота. Урса Минор

А зря, между прочим, потому что они теперь отчасти и твои. Эти славные ребята собрались открывать сезон. У меня.

      И развёл руками.

      – Какой сезон? – снова зевнула Зайка. – На карусели, что ли, в местном ЦПКиО? – и посторонилась, пропуская их вовнутрь. – Так его только недавно закрыли.

      – Сезон на постижение, – поджав губки, серьёзно сказала девочка и оглянулась на мальчика. – И оно карусели, конечно, не исключает, но в них и не нуждается.

      – Странные какие-то у тебя дети, Горыч, – прошептала Зайка Еремееву на ухо прямо у них над головами. – Ты их не в Сколково случайно украл?

      – Я их не крал, – обиделся Еремеев. – Но подозреваю, что почти купил.

      И показал торчащие из кармана корешки разноцветных квитанций.

      ***

      Ванная у Зайки была крошечная, вся увешанная полотенцами и запотевшая. Еремеева затащили вовнутрь чуть ли не насильно и заперли изнутри дверь.

      – Ты чего?! – зашипела на него Зайка. – Дети не могут быть сами по себе! Родители, опекуны – кто-нибудь обязательно где-нибудь должен быть! Да за киднеппинг вообще положена статья!

      Она глубоко вдохнула, шумно выдохнула прямо в опешившего Еремеева и уже спокойнее прошептала:

      – Их надо отдать.

      – Надо, – с готовностью согласился Еремеев. – Я что, против? А кому?

      – Как "кому"?! – снова зашипела Зайка. – У нас что, сегодня утром полицию отменили?!

      – Бог с тобой! – почти натурально изумился Еремеев. – Кто же её отменит?

      Зайка возмущённо фыркнула, отодвинула его с дороги и вышла из ванной, на прощание покрутив у виска пальцем.

      Дети по-прежнему стояли в прихожей.

      – Ну, чего стоим? – вздохнула она. – Чай?

      ***

      Отделение полиции было сразу за лесопарком.

      Дорожка шла от автобусной остановки вглубь, мимо закрытого небольшого кафе, вдоль голой до синевы берёзовой рощи, между тощими кустами облетевшего на зиму барбариса.

      – А знаешь…

      Еремеев обернулся к шагающей рядом Зайке и внезапно замер на полуслове: за худосочными голыми берёзками громоздилось что-то огромное и почти нереальное. Оно было серым, мохнатым, спина его горбилась выше самых высоких берёз, между стволов которых прямо на Еремеева смотрел порядочных размеров внимательный шафрановый глаз.

      – О, чёрт! – зажмурился Еремеев. – Я сплю. Господи, ущипни меня и дай проснуться!

      – Горыч?..

      Зайка обернулась, и глядящий на них глаз моргнул, поплыл куда-то в сторону, и там же, между деревьев, показался второй – такой же. Исполинская голова качнулась вверх, ушла выше деревьев и уже оттуда глянула на них снова: с интересом и даже почти с сочувствием.

      Визга у Зайки не получилось: в тот самый момент, когда он уже готов был родиться, Еремеев по-быстрому обнял её за дёрнувшиеся было плечи, зажал ей рукой рот и прошептал в самое ухо:

      – Тсс! Тихо, тихо, Зайка. Вспугнёшь.

      Дети молчали. Оба.

      Существо выгнуло