Прощай, Анна К.. Лера Манович

друг друга в бок. Но тут меня пригласил Лешка.

      – Зимний сад, зимний сад, белым пламенем объят, ему теперь не до весны-ы-ы… – ныл из динамиков Глызин.

      Лешка держал меня за талию, я еле дотягивалась до его шеи, и песня про зимний сад казалась мне самой прекрасной в мире. Танцевали всего три пары. Мы были как будто на театральной сцене. Из темных углов на нас смотрели завистливые глаза. Лешка прижал меня к себе, и я как-то машинально погладила его по спине. И тут раздался душераздирающий хохот. Я не обратила внимания, а хохот все усиливался. Казалось, человеку стало дурно.

      Обернувшись, я увидела бабушку, которая сидела на скамейке, опираясь на клюку, а рядом с ней тетю Зою, нашу соседку по столику. Теть Зоя показывала на нас с Лешкой пальцем и истерично хохотала. Сконфуженная бабушка пыталась ее успокоить. Это был позор!

      – Ба! Ты же сказала, что не придешь!

      – Да я не собиралась, а потом смотрю, темень такая, а тебя все нет. А тут еще тетя Зоя зашла. Пошли, говорит, сходим на внучку твою поглядим. Ночь, а ты ее отпустила неизвестно куда.

      Бабушка сидит, вытянув вдоль кровати негнущуюся ногу в перекрученном носке.

      – А зачем она так смеялась? Она что – дура?

      – Ей показалось очень смешным, что ты такая маленькая, а кавалер у тебя такой большой.

      – Она меня опозорила! Вы вместе меня опозорили! – говорю я и отворачиваюсь к стене.

      Я вижу бугристую грязно-желтую краску и присохших мертвых комаров. «Лампочка Ильича» уныло освещает комнату. Бабушка, отбрасывая на стену зловещую черную тень, снимает свой огромный бюстгальтер и вешает на спинку кровати. Потом с противным шелестом стягивает с потрескавшихся пяток носки и начинает мазаться вонючим лечебным кремом. Я зажмуриваюсь от ненависти. Я не хочу быть старухой.

      Мы собираемся на речку. Стараясь не касаться бабушкиной кожи, я застегиваю бюстгальтер у нее на спине, покрытой бородавками. Отпускаю. Застежка пропадает в складке кожи.

      Медленно ползем до речки по влажной тропинке. Все обгоняют нас, здороваясь. Бабушка вспотела, и ее облепили комары. Я обмахиваю ее полотенцем. Мы приходим последними. Я в мамином купальнике. Мне он очень идет. Вот только надо следить, когда выходишь из воды. У него старые резинки, и, когда он мокрый, трусы сползают вниз. Я в первый раз не заметила, зато Макс с Серегой заметили, что у меня там волоски. Радости были полные штаны. Идиоты.

      Лешка купается в красных семейных трусах. Он широкий и гладкий. Рассматривать его мне почему-то неловко. Макс и Серега, в модных узких плавках, смеются над ним. Бабушка говорит, что он деревенский. Что деревенские не понимают плавок. Но он живет в городе.

      Сегодня на речке я не могла понять, влюблена я в него или нет.

      Льет дождь, и приехала мама. Точнее, они с отцом приехали, но он побыл совсем немножко и решил съездить к своему приятелю, который работает электриком в санатории неподалеку. Папа не любит общаться с бабушкой.

      Я сижу и рисую человечков. Всяких королей и принцесс с трагической судьбой.