Прощай, Анна К.. Лера Манович

погрести? – спросил Лешка.

      – Ага.

      Мы поменялись местами, раскачивая лодку. Я села и стала шевелить веслами. Лодка ворочалась, как контуженая черепаха.

      – Так, – сказал Лешка. – Меняемся назад.

      – Нет, – сказала я капризно. – Научи меня.

      На самом деле я отлично умею грести. Мы с родителями три года ходили на байдарках. Я даже знаю, что такое «табанить». Мне просто хотелось… ну, в общем и так понятно, что объяснять.

      Он сел рядом, обхватил мои руки своими и сделал несколько гребков.

      – А, – кивнула я. – Поняла.

      И он сразу вернулся на корму. Я начала грести. Истерически быстро. Как будто с кем-то соревновалась. Ноги в кроссовках горели, под мышками вспотело.

      Это была быстрая и неромантичная прогулка. Мы приплыли даже раньше, чем договаривались с бабушкой. Сдали лодку. Присели на скамейку на берегу.

      Я посмотрела на свои ладони.

      – Мозоль натерла.

      Леха взял мою руку, оглядел по-хозяйски.

      – Не страшно. Тут чуть-чуть.

      Моя рука задержалась в его. В груди замерло.

      – Видишь шрам? – Леша оттопырил большой палец.

      – Вижу.

      – Когда я родился, у меня был шестой палец.

      – В смысле?

      – Ну, такой типа палец еще. Только без костей. Как сосиска с ногтем. Его хирург – чик! – удалил и кожу зашил.

      – А палец куда дели?

      – Да никуда. Выкинули.

      Я представила себе это все, и меня слегка затошнило. Леша улыбался и совал мне в лицо свой чертов палец. Он был редкостный болван.

      – Пойду к бабушке, – сказала я.

      За ужином бабушка выспрашивала, как мы поплавали.

      – Нормально поплавали, – я распилила вилкой дымящуюся тефтелину.

      – О чем говорили?

      – О шестом пальце.

      Бабушка удивилась:

      – Это еще что такое?

      – У Леши был шестой палец. Потом его отрезали. И выкинули.

      – Страсть какая, – сказала бабушка недоверчиво и обратилась к нашему соседу по столу, старичку в обвислом пиджаке: – Андрей Ефимович, вам не кажется, что кефир несвежий?

      Андрей Ефимович, поднося стакан к губам и предвкушая, чмокнул пустым, беззубым ртом. Отпил.

      – Что-то, Анна Михална, не пойму.

      Отпил еще с явным удовольствием.

      После дня, полного разочарований, наступила страшная ночь.

      Кефир был несвежий. Я изо всех сил делала вид, что сплю, пока бабушка с охами вставала, кряхтела, пытаясь взгромоздиться на ведро. Потом раздались звуки, по сравнению с которыми обычное журчание казалось симфонией. Я забилась под одеяло в надежде, что зло пройдет стороной. Но это было невозможно. Я была бабушкиным единственным близким человеком в лесу.

      Сдерживая тошноту, спотыкаясь о корни деревьев, я бежала с ведром, в котором лежали огромные трусы и пострадавшая штора, к крану с водой, а в небе полыхали молнии и предгрозовой ветер срывал с деревьев листья.

      Несмотря